Парализовать революционное движение, держать с помощью террора царское правительство под своим контролем и фактически самому стать властью — по всей видимости, именно такие задачи ставил перед собой единственный в российской истории инспектор секретной полиции Георгий Порфирьевич Судейкин (1850-1883). Для реализации этого амбициозного проекта он завербовал народовольца Сергея Петровича Дегаева (1857-1921). Однако сотрудничество, которое началось весьма успешно, закончилось в итоге тем, что агент, спасая себя, организовал в 1883 году убийство своего «шефа». Эта история в конце XIX века вызвала большой общественный резонанс, не до конца утихший и в наши дни, а многие её детали так и остаются не проясненными.

Георгий Порфирьевич, в июне 1878 года назначенный адъютантом Киевского губернского жандармского управления, сразу обнаружил свои розыскные дарования. Уже тогда он производил яркое впечатление не только на руководство политической полиции, но и на революционеров, которым «посчастливилось» с ним столкнуться.

Он не упускал ни единого случая, дающего хоть какую-нибудь надежду на то, что ему удастся переманить попавшего в сети революционера на свою сторону. Всем арестованным он рекомендовал себя как социалиста, сторонника мирной пропаганды, отрицающего только террор и борющегося исключительно с ним. Всем без разбора он делал предложения вступить в агенты тайной полиции — не для предательства людей, а лишь для осведомления о настроениях партии и молодежи. Играя на человеческих слабостях, побуждая к легкой наживе, растравляя самолюбие, используя любые лазейки, чтобы поколебать революционную убежденность своих «собеседников», Судейкин достиг большого мастерства в щекотливом деле приобретения секретных сотрудников.

Его таланты не остались незамеченными, и в начале 1883 года специально для него была учреждена небывалая прежде должность «инспектора секретной полиции». Судейкину предоставлялись поистине колоссальные полномочия. Согласно инструкции от 29 января 1883 года, на него «в видах единообразного направления» производимых секретной полицией розысков возлагалось «ближайшее руководство» деятельностью московского и петербургского охранных отделений, а также Московского, Харьковского, Киевского, Херсонского и Одесского жандармских управлений. Начальники этих учреждений обязаны были по первому требованию сообщать инспектору секретнейшие сведения как об организации, личном составе и стоимости состоящих в их заведовании агентур, так и о ходе розысков. Отныне Судейкин мог распоряжаться в «святая святых» политического розыска: вступать в непосредственное заведование местными агентурами, передвигать часть их личного состава из одной местности в другую подведомственного ему района и участвовать в решении вопроса об отпуске на расходы по этим агентурам денежных средств.

Однако «поцарствовал» Судейкин недолго. 16 декабря того же года он был убит народовольцами Николаем Стародворским и Василием Конашевичем на квартире своего агента Сергея Дегаева. После его гибели должность инспектора секретной полиции осталась не замещенной.

Провокатор Дегаев

Сергей Петрович Дегаев, исключенный за неблагонадежность из Артиллерийской академии, студент , состоял в «Народной воле» с 1880 года. На первые роли в организации он выдвинулся после ареста в марте 1881-го большинства членов Исполнительного Комитета, причастных к убийству императора. Вера Фигнер (1852-1942) привлекла его к попытке восстановления партийного центра. В декабре 1882-го он был арестован в Одессе при провале типографии. Получив согласие на сотрудничество, 14 февраля 1883 года полиция устроила Дегаеву фиктивный побег.

За четыре месяца работы на Судейкина он выдал военную организацию «Народной воли» целиком, арестам подверглись сотни революционеров, в том числе и последний не покинувший Россию член ее исполнительного комитета — Вера Фигнер, которая оказывала ему большое доверие. Причем Дегаев был не просто агентом политической полиции, а провокатором. Он создавал на местах новые организации, которые немедленно оказывались в поле зрения полиции, продолжал с благословения Судейкина выпуск журнала «Народная воля», получатели которого тут же попадали под арест.

В мае 1883-го, якобы для выяснения замыслов русской эмиграции, Сергей Дегаев вместе с женой выехал в Париж , где и покаялся перед заграничным представителем Исполнительного Комитета «Народной воли» Львом Тихомировым (1852-1923). Может быть, его загрызла совесть или взял свое страх перед разоблачением.

Рано или поздно Дегаев должен был понять, что представляет собой лишь подручный инструмент в карьерных играх Судейкина. Не исключено, что ради семейного счастья и спокойного будущего он просто попытался выйти из игры. Ценой свободы Дегаева — теперь уже от революционных уз — стала жизнь Судейкина. Организовав убийство своего патрона, Дегаев удалился в Новый Свет , где мирно окончил дни профессором математики.

Эта история общеизвестна, хотя при ее изложении в различных источниках и возникают некоторые разночтения. Особый интерес в ней вызывают широкомасштабные планы Судейкина, с помощью которых ему и удалось заполучить столь ценного агента — о них в один голос твердят все авторы, касающиеся этого сюжета. Ни у современников, ни у исследователей не вызывает сомнения, что Судейкин предлагал Дегаеву совместными усилиями, заключающимися в разумном чередовании удачных и неудачных покушений на высших должностных лиц, героическом отлавливании террористов и раскрытии все более и более ужасающих заговоров, поставить правительство в полную зависимость от всемогущего инспектора секретной полиции и самого Дегаева, который направлял бы деятельность революционного подполья. Тем самым изобретательный жандарм якобы предполагал вынудить верхи на проведение в стране прогрессивных преобразований.

Но откуда мы знаем об этих планах? Да еще в таких подробностях, которые приводятся в литературе. Вероятно, со слов самого Сергея Дегаева. Насколько же мы можем ему верить? Для того чтобы ответить на этот вопрос, попытаемся уяснить мотивы его действий и, главное, той интерпретации событий, которую он предлагал в своих позднейших объяснениях.

Быть может, Дегаева толкнуло на путь сотрудничества с охранкой самолюбие, «ахиллесова пята революционеров», как утверждал Александр Грин (а он, примеривший на себя ярмо эсеровской партии, знал, о чем говорил). В свете нелегальности повседневная жизнь конспиратора кажется беспрерывным приключением. Однако это — миф. Рано или поздно любой рядовой подпольщик мог увидеть в своей деятельности лишь скучную рутину, калечащую быт, а то, что вся эта мелкая суета освящалась неким высшим смыслом, душу не грело.

Невозможность реализовать свой героический порыв в будничной революционной работе вызывала неудовлетворенность. Партийный диктат и жесткие ограничения существования в подполье угнетали. Некоторые и провокаторами становились из-за того, что их индивидуальность, инициатива, эмоции оказывались под гнетом партийной дисциплины — возникало ощущение, что настоящая жизнь проходит где-то в стороне.

Существует мнение, что истинным мотивом сотрудничества Дегаева с «охранкой» стали опасения за судьбу жены, попавшей в руки полиции вместе с ним. Коварный Судейкин предоставил супругам кратковременное свидание, и стремление сохранить семейное счастье перевесило партийный долг.

Кроме того, Дегаев по собственному опыту знал, что сговор с врагом в принципе возможен, что этикой подполья это не возбраняется, лишь бы все шло на пользу «общему делу». Ведь именно он вместе с членом исполнительного комитета Савелием Златопольским (1855-1885) санкционировал «проникновение» в ряды противника своего брата Владимира. Удаленный из Морского корпуса за неблагонадежность, он служил в правлении какой-то железной дороги, в 1881 году был задержан с прокламациями и попал в оборот к Судейкину. И вот этот мальчик с благословения брата должен был взять на себя роль двойного агента. Естественно, переиграть умного, ловкого и опытного сыщика ему не удалось, и весной 1882 года Володя получил отставку. Зато Сергей Дегаев через него свел знакомство с Судейкиным.

Устранить Судейкина

К началу 1882-го Георгий Порфирьевич успел так насолить революционерам, что задачей дня стало его незамедлительное устранение. Работники динамитной мастерской Михаила Грачевского трудились не покладая рук; Дегаев, как вспоминает Анна Павловна Прибылева-Корба (1849-1939), «не брался за убийство Судейкина, но желал быть полезным» при его выслеживании. Он решил лично познакомиться с неуловимым сыщиком — Володя должен был попросить у Судейкина для брата какую-нибудь чертежную работу или переписку бумаг. Судейкин работу Сергею Дегаеву доставил и в процессе ее выполнения с ним общался. Но этот контакт оказался для народовольцев бесполезным и, сдав свои чертежи, Дегаев расстался с Судейкиным, сославшись на необходимость готовиться к экзаменам.

Отрешенный от дел, Володя выехал из Петербурга в мае 1882-го, Сергей покинул столицу еще раньше. А в ночь на 3 июня динамитная мастерская Грачевского была арестована. Может быть, именно в этом реальный результат знакомства Дегаева с Судейкиным?

Я далека от мысли, что это и последующие события являются звеньями заранее обдуманного плана, но отметать такую версию не стоит. Во всяком случае, со слов Льва Тихомирова, перед которым исповедовался предатель, он сам предложил «охранке» свои услуги. Сергей обратился через тюремное начальство с письмом на имя инспектора секретной полиции Судейкина, извещая, что он — Дегаев и просит личного с ним свидания.

Рассказывая Тихомирову о своем сотрудничестве с «охранкой», Дегаев наверняка многое исказил. Он не врал, а именно недоговаривал или, наоборот, выдавал за действительность собственные домыслы. Наполеоновские планы Судейкина могли стать прекрасной ширмой для оправдания поступков Дегаева благими намерениями и послужить доказательством того, что на роль простого шпиона он бы не согласился. Правды об этих планах мы не узнаем, ибо инспектор политической полиции никогда не доверил бы подобные мысли бумаге и проверить россказни Дегаева нечем. Даже если создается впечатление, что Судейкину вполне могли быть присущи приписанные ему амбиции, он вряд ли стал бы чересчур откровенничать с агентом — для вербовки это слишком, а нескромность собеседника стоила бы ему карьеры.

Позднейшим интерпретаторам, начиная с того же Тихомирова, было выгодно выставить архибестией именно Судейкина, принижая роль Дегаева, которого взрастила их собственная среда. Именно Судейкин и ему подобные деморализуют революционную среду и общество — вот главная мысль статьи Тихомирова «В мире мерзости и запустения», которая явилась официальным партийным откликом на эту историю, получившую широкую огласку после убийства Судейкина. Эта позиция прекрасно объясняет, почему дегаевский миф получил такое распространение и прочно укоренился в сознании мемуаристов и исследователей.

Тихомиров не жалеет черных красок, изображая Судейкина:

Георгий Порфирьевич Судейкин был типичным порождением и представителем того политического и общественного разврата, который разъедает Россию под гнойным покровом самодержавия. […] Беспринципный карьерист, выскочка, для которого хороши любые средства, ведущие наверх. Безмозглые сатрапы ставят Судейкину всяческие препоны, начальство не дает ему хода, добиться представления императору никак не удается […] Под влиянием таких-то столкновений у Судейкина рождаются планы, достойные времен семибоярщины или бироновщины.

Совсем иначе изображается Тихомировым Дегаев:

[Судейкин] думал поручить Дегаеву […] сформировать отряд террористов, совершенно законспирированный от тайной полиции; сам же он хотел затем к чему-нибудь придраться и выйти в отставку. […] Немедленно по удалении Судейкина Дегаев должен был начать решительные действия: убить графа Толстого, великого князя Владимира, и совершить еще ряд более мелких террористических фактов. При таком возрождении террора — понятно, ужас должен был охватить царя; необходимость Судейкина, при удалении которого революционеры немедленно подняли голову — должна была стать очевидной, и к нему обязательно должны были обратиться, как к единственному спасителю. И тут уже Судейкин мог запросить чего душе угодно.

Дегаев при таком изложении событий выглядит пешкой в руках Судейкина.

После убийства Судейкина народовольцы выпустили две прокламации, в первой из них партия брала на себя ответственность за акцию 16 декабря, а во второй грозила возмездием тем, кто попытался бы помочь правительству разыскать Дегаева. Затем в № 10 «Народной Воли» появилось заявление Исполнительного Комитета, которое должно было рассеять сомнения об отношении партии к предателю, оказавшему организации столь важную услугу. Акценты в этом документе расставлены чрезвычайно характерно.

Предательство Дегаева — преступная ошибка, он оступился на пути к благой цели, хотел, «заручившись полным доверием самодержавной власти, нанести ей при случае решительный удар». В конце авторы подчеркивают необходимость «очищения русской политической атмосферы от деморализации, развитой в ней Судейкиным».

Это заявление партии снова подтверждало право на существование дегаевского мифа. Человек, конечно, слаб, но революционная среда не может порождать предателей и провокаторов! Тогда как на самом деле объективная возможность подобных происшествий коренилась именно в условиях существования конспиративной организации, в самой природе подполья. Подчинение всех строгой иерархии, власть структуры над отдельными членами партии, плотная завеса тайны над планами организации — все это открывало блестящие перспективы в борьбе с революционным движением. Так что удержаться и не переступить ту «весьма тонкую черту», которая отделяет «сотрудничество» от «провокаторства», как рекомендовали инструкции «лицам, ведающим розыском», было весьма нелегко.

Новости партнёров

Как погиб прототип Эраста Фандорина

ЧИСТО ПЕТЕРБУРГСКОЕ УБИЙСТВО

Литературная жизнь Эраста Фандорина, гениального русского сыщика, началась недавно (и, кстати говоря, начал ее журнал «Огонек» вместе с издателем Игорем Захаровым, опубликовав несколько глав «Азазеля» — тогда, в конце 1996 года, никто еще не знал, что литературный проект Бориса Акунина будет столь успешным). Как и положено литературному сыщику, Фандорин абсолютно неуязвим. Не берет его ни пуля бандита, ни бомба террориста. А как было в реальной жизни? Ведь наверняка у Фандорина были прототипы? Были. Один из них — «гений русского сыска» Георгий Судейкин. Увы, но в реальной жизни все было гораздо грустнее...

С мерть «гения русского сыска» Георгия Порфирьевича Судейкина, ликвидировавшего «террористическую фракцию социал-революционной партии, преступного сообщества, взявшего себе название «Народная воля», произошла тогда, когда практически все террористы-народовольцы либо были повешены, либо сидели в крепости. Поэтому ни у кого не было и тени сомнения, что причина убийства Судейкина — месть со стороны сообщников арестованных. Только вот организатор убийства как сквозь землю провалился...

НЕКТО ЯБЛОНСКИЙ

16 декабря 1883 года запасной унтер-офицер Павел Суворов, лакей дворянина Яблонского, вернулся около девяти часов вечера домой, в квартиру № 13 дома № 93 по Невскому проспекту. Отперев дверь, Суворов буквально наткнулся на лежавшее в прихожей тело человека. Другое тело, выставив в прихожую ноги в хороших сапогах, лежало в ватерклозете. Обоих господ, полицейского чиновника Николая Судовского и инспектора секретной полиции, начальника Петербургского охранного отделения Георгия Порфирьевича Судейкина, Суворов хорошо знал, ведь оба они частенько захаживали к его барину. В отличие от Судейкина Судовский еще подавал признаки жизни, и Суворов бросился в дворницкую за подмогой.

Пока Судовский приходил в себя, розыск злоумышленников ограничился опросом Суворова и дворника: ведь хозяин квартиры так и не вернулся домой. Когда же телеграфом отправили запрос в Путивль, где якобы 27 февраля 1883 года был выдан уездным исправником паспорт дворянину Яблонскому, то выяснилось, что паспорт подложный, в Путивле его не выписывали. Вообще такого господина, как Яблонский, в природе не существовало: и лакей, и дворник опознали по фотографии человека, жившего в Петербурге под этой фамилией, но в полицейской учетной картотеке Яблонский значился как Сергей Петрович Дегаев, отставной штабс-капитан и член «Народной воли».

Когда Николай Судовский пришел в себя, то рассказал, что подполковник Судейкин приходился ему родным дядей и часто приглашал служившего под его началом здоровяка-племянника на разные деловые встречи, что называется, на всякий случай. В пятом часу вечера они вошли в квартиру, где бывали уже не один раз. Дверь открыл сам Дегаев, он же ее и запер, пропустив их вперед. Судовский стал вешать шубу в передней, а Судейкин прошел в гостиную, там снял свое форменное пальто и бросил его на диван. Это была роковая ошибка — в кармане пальто остался револьвер. Там же, возле дивана, осталась и трость подполковника со стилетом, упрятанным в рукоять. Дегаев повел Судейкина в кабинет, а Судовский сел в кресло в гостиной. И тут в кабинете раздался выстрел, и он услышал отчаянный крик Судейкина: «Коля! Бей их из револьвера!» Судовский бросился в прихожую за оружием, но там на него напал человек с коротким ломом в руках, ударил по голове, и Судовский потерял сознание.

БРАТЬЯ-РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ

Сергей Петрович Дегаев в семидесятых годах девятнадцатого века был офицером крепостной артиллерии Кронштадта, поступил в Михайловскую артиллерийскую академию, но оттуда был вскоре удален как неблагонадежный, что означало конец военной карьеры. Выйдя в отставку, Сергей Петрович поступил в Институт путей сообщения, сблизился с революционными кружками и был принят в «Народную волю».

Успешно сдав экзамены в институте, Дегаев уехал для съемки местности под будущее строительство железной дороги в Архангельскую губернию. Там, в Архангельске, женился на девушке из мещанской семьи, а вернувшись с молодой женой в Петербург, приступил к прежним занятиям: учебе в институте и партийной работе. На его долю выпала непростая задача — организовать связь между своим младшим братом и членом Исполнительного комитета Златопольским. Брат же, Владимир Дегаев, был внедрен в департамент полиции для выявления агентов в революционной среде.

Владимира Дегаева в 1881 году «взяли с поличным», найдя при обыске листовки антиправительственного содержания. После того как он отсидел несколько месяцев в доме предварительного заключения, его вызвали на допрос к самому Судейкину. Опытный вербовщик принял молодого человека вполне дружелюбно, но без фамильярности и предложил младшему Дегаеву стать осведомителем. В этот момент, по собственному позднему признанию, у Владимира Дегаева появилась весьма соблазнительная идея — стать «тайным агентом революции»: как бы согласившись на условия Судейкина, добывать для партии тайную полицейскую информацию!

Опытный Судейкин требовал лишь «принципиального согласия». И добился своего. Едва Владимир оказался дома, как все сейчас же рассказал брату Сергею, а тот, оценив перспективу, отправился к Златопольскому, единственному на тот момент члену комитета, жившему в Петербурге. Златопольский одобрил план, разрешив младшему из братьев, почти еще мальчику, принять на себя такую сложную роль.

Но очень скоро Судейкин охладел к «своему новому приобретению» и в мае 1882 года уволил Дегаева-младшего с напутствием: «Устройтесь где-нибудь так, чтобы правительство никогда больше о вас не слышало!» Владимир перестал играть в революцию, зато Сергей Дегаев решил знакомство с Судейкиным продолжить...

«ДЕГАЕВЩИНА»

На обсуждение Исполнительного комитета «Народной воли» был вынесен план убийства Судейкина.

Было решено, что Сергей через брата Владимира передаст просьбу Судейкину о подыскании какой-нибудь работы по части переписки или черчения. Судейкин охотно откликнулся на просьбу, и вскоре Сергей Дегаев получил солидный заказ на изготовление чертежей казарм для городовых. В ходе работ приходилось несколько раз вносить изменения, и Дегаев встречался с Судейкиным. Однако отправившись на юг России вместе с семьей, Сергей Дегаев был арестован в Одессе по делу о тайной типографии «Народной воли». В стенах одесской тюрьмы и произошел слом Дегаева-революционера, видевшего в последние годы вокруг себя только провалы и неудачи революционного движения.

Все те ужасы, про которые рассказывали о полицейских на воле, миновали Сергея Петровича: с ним обращались деликатно, сочувственно, как с человеком, «севшим не в свои сани». Открыто жалели, что столь яркие способности, огромная работоспособность расходуются впустую.

Но Сергей Петрович даже не подозревал, что существуют разные способы вербовки, что его просто «разминают», а в случае отказа от сотрудничества он в полной мере почувствует тюремный пресс. Судейкин, как и младшему брату, сделал предложение старшему работать на департамент полиции, предупредив, однако, что прощавшееся по молодости лет братцу манкирование обязанностями неприемлемо.

Судейкин набросал блистательные перспективы, описал все соблазны тайного владения судьбами человеческими, всю прелесть рискованных игр, всю их прибыльность, противопоставив им бесцельное гниение на каторге, превращение в животное состояние, безвестную гибель.

Дегаев запросил свидания с супругой. Его сводили в баню, приодели, в закрытой карете вывезли в город и доставили в какой-то дом. Там, в большой и красиво обставленной комнате, его ждал богатый стол, сервированный на две персоны. Вскоре туда же привезли и жену его, которая, едва войдя в комнату, с плачем бросилась Сергею на шею. Полицейские в штатском деликатно удалились, оставили чету Дегаевых в этом доме на сутки. Не забыв, конечно, выставить вокруг надежную охрану. Судейкин же и с женою беседовал неоднократно, уговаривал убедить мужа спасти самого себя. И она, вняв словам подполковника, постаралась на славу. Спустя сутки, когда в дом вошел Судейкин со своей свитой, Дегаев, еще не будучи спрошенным, сразу изъявил желание сотрудничать...

«ГЕРОЙ»

Ему делали героическую биографию: путь на свободу он должен был проложить себе сам. В условленный день и час он совершил «дерзкий побег» из одесской тюрьмы, что в революционных кругах вызвало бурю восторгов. Беглеца переправили в Харьков, к Вере Николаевне Фигнер, которая приняла «нелегала», снабдила адресами, паролями, явками. Вскоре, опять же с подачи Фигнер, чей авторитет был непререкаем, Дегаев входит в состав руководства революционного движения, и ничего тайного для него уже не существует.

Дегаев был неутомим, дерзок и ловок. Под стать ему действовали и его партнеры «по ту сторону баррикады». Полицейские словно играли с ним в поддавки, а в организациях, известных Дегаеву, происходили чудовищные провалы. Причем вскоре пришел черед и самой Веры Фигнер.

После Харькова Дегаев перебрался в Петербург как «единственно спасшийся». Он получал большие деньги, жил в хорошей квартире, с любимой женой, а новый «друг и благодетель» Судейкин их частенько навещал, соблюдая, конечно, известные меры предосторожности. Работа шла отлично, и уже через несколько месяцев большинство революционеров переселились в тюремный замок. Судейкин, пребывая в эйфории от результатов, открывался перед Дегаевым все больше, строя планы, но сам Дегаев понимал, что для оставшихся на свободе революционеров поиск предателя — вопрос принципа. Неужели требовалось уничтожить всех прежних соратников?

ЗАГРАНКОМАНДИРОВКА

Сергей Петрович нашел выход из сложившейся ситуации. Он стал просить «друга» Судейкина отправить его в Париж: отдохнуть, а заодно и «пощупать» тамошних народовольцев. Судейкин охотно согласился, дав Дегаеву денег на дорогу, но недооценил коварства своего агента: приехав в Париж, тот, собрав известнейших деятелей партии, рассказал о своих связях с департаментом полиции. И рассказ потряс видавших виды революционеров.

Оказалось, что подполковник Судейкин затевал настоящий государственный переворот, собираясь использовать для этих целей «прирученное» революционное движение! Причиной таких устремлений Судейкина были неуемное честолюбие и огромная неудовлетворенность своим положением. Совершенно уверовав в собственную гениальность, тайно ворочая судьбами множества людей, официально он оставался всего лишь полицейским чиновником довольно невысокого уровня, подполковником по званию, «киевским выскочкой», по высокомерному определению аристократов-петербуржцев, плебеем, рвавшимся к вершинам.

Его не желали выпускать из роли сыщика, а он грезил портфелем министра внутренних дел, тайного всероссийского диктатора, держащего «в ежовых рукавицах» самого царя и от его имени управляющего страной. По замыслу Судейкина, в самое ближайшее время Дегаев должен был сформировать собственный отряд террористов из наиболее отчаянных нелегалов. Их проще было держать в узде, снабжая деньгами, документами, обеспечивая конспиративными квартирами. Об этой группе ни полиция, ни революционеры знать были не должны, вся связь с «легальным миром» должна была поддерживаться только через самого Дегаева.

Следующий ход в этой игре должен был сделать Судейкин, уйдя в отставку под благовидным предлогом. Наилучшим из всех поводов для отставки он выбрал «по ранению». Дегаев должен был помочь ему в этом и разыграть покушение. И вот как только Судейкин оставлял свою должность, Дегаев тут же начинал охотиться за политическими и государственными деятелями по заранее составленному списку.

Первым в нем значился министр внутренних дел граф Толстой, за ним шел великий князь Владимир, остальные «жертвы террора» были менее значимы. При таком возрождении террора ужас должен был охватить царя, и «государственным мужам» ничего иного не останется, как только позвать Георгия Судейкина обратно. И он придет, наследуя после смерти Толстого пост министра внутренних дел и требуя себе «особых полномочий» для борьбы с террористами. В свою очередь, Дегаев как автор большинства громких акций делается популярнейшей фигурой в революционной среде и входит в состав Исполнительного комитета, а того лучше — «убрав» прежний состав, формирует свой собственный, и тогда они вдвоем — Судейкин и Дегаев — составят некое тайное, но единственно реальное правительство, заправляющее делами всей России, легальной и нелегальной.

Цари, министры, революционеры — все будет подчинено им. Руками одних они собирались наказывать других, из враждебного стана, укрепляя собственную власть.

Выслушав Дегаева, потрясенные эмигранты нашли возможным принять его покаяние. Вот только условием прощения была смерть Судейкина. Для этого Дегаев немедленно выезжал в Россию, а жена его должна выехать за границу. Ее переправят в Лондон, и она будет гарантией от его очередного предательства. По исполнении приговора комитета Дегаеву дозволено будет уйти на все четыре стороны, но с условием никогда более не появляться в России.

РАЗВЯЗКА

В ноябре 1883 года, вернувшись в Петербург, Дегаев был немедленно взят под наблюдение революционерами. Одновременно к нему от Судейкина приставили соглядатая Суворова. Судейкин даже поспособствовал выезду супруги Дегаева за границу, снабдив ее деньгами и фальшивым паспортом: он был уверен, что мадам Дегаева едет шпионить по заданию мужа за эмигрантами.

На самом же деле Дегаев вел уже «тройную игру», подыскивал среди нелегалов соучастников своему преступлению и готовился сам. Еще до своего «покаянного вояжа» на съезде социал-революционной партии Дегаев предлагал революционерам убить министра внутренних дел графа Толстого, шефа отделения корпуса жандармов Плеве, прокурора Добрижинского и подполковника Судейкина. И желающие принять участие в этих «террористических фактах» на съезде нашлись. Вернувшись из Парижа, Дегаев выбрал двух исполнителей: Василия Коношевича и Николая Стародворского.

За короткий период времени они планировали убить Судейкина дважды. Сначала хотели застрелить в Петровском парке, превратив тем самым фиктивное покушение в самое настоящее. По этому плану, утвержденному Судейкиным, Дегаев должен был выстрелить ему в руку во время прогулки, а потом скрыться на пролетке, приготовленной самим же Судейкиным. За время болезни последнего планировалось убить графа Толстого. По плану же Дегаева кучером повозки должен быть Коношевич, а Стародворский, прибыв в парк загодя, сесть в засаду и в решительный момент выстрелами из револьвера убить Судейкина.

Все испортил Коношевич, посланный в парк снять план места предполагаемых событий, который снял кое-как, и Дегаев, представивший план патрону, получил от Судейкина взбучку: все должно было быть очень натурально, небрежности могли погубить все дело.

Тогда решили убить Судейкина прямо на квартире у Дегаева. Основными орудиями убийства решили сделать кинжалы и ломы. Стародворский купил в лавке два лома, которые по его просьбе обрубили так, что бы они стали покороче.

Наконец все было готово. Судейкин был вызван запиской на время между четырьмя и пятью часами дня. Убийцы, придя с черного хода, окончательно распределили роли: Дегаев впускает Судейкина в квартиру, Стародворский ждет в спальне, а Коношевич на кухне. Дегаев выстрелит в Судейкина, они, услыхав звук выстрела как сигнал, выходят и...

Когда в дверь позвонили, Дегаев, заметно нервничая, пошел открывать, Коношевич ушел на кухню, Стародворский остался в спальне. Судя по звукам, доносившимся до него, в квартиру вошел не один, а несколько человек. Через некоторое время раздался звук револьверного выстрела, чей-то крик, и, как было условлено, он выскочил с ломом в руках из спальни в гостиную. На ее пороге лицом к нему стоял показавшийся необыкновенным здоровяком мужчина в мундире. Он держался за окровавленный бок, и гримаса боли искажала его лицо. Стародворский ударил здоровяка ломом, Судейкин в ужасе отпрянул и бросился в сторону передней, но там дорогу ему преградил Коношевич, бивший ломом по голове кого-то, лежавшего на полу. Секундное замешательство Судейкина позволило Стародворскому настигнуть жертву и уже уверенно нанести удар в висок, от которого подполковник повалился на пол. Правда, боль и страх придали ему сил, он, вскочив на ноги вновь, опрокинул Коношевича, бросился к двери ватерклозета, пытаясь в нем запереться.

Дегаева нигде не было видно, и Стародворский с Коношевичем, оставив Судовского, бросились вслед за Судейкиным, вытащили подполковника в переднюю, тут же нанесли ему несколько ударов по голове, отчего тот и свалился в ватерклозет.

Убедившись в том, что дело сделано, убийцы покинули квартиру, предварительно заперев ее на ключ, который потом выбросили. Тем же вечером покинули город. Но расследование резво взяло с места в карьер: ведь после «дегаевской работы» почти все революционеры Петербурга были «на карандаше» у полиции.

СКРОМНЫЙ ПРОФЕССОР МАТЕМАТИКИ

Первым 3 января 1884 года в Киеве был арестован Василий Коношевич. Его отправили в Петербург, где он был опознан дворником. 16 марта в Москве взяли и Стародворского, предъявившего подложный паспорт. При нем был найден груз для бомбовой мастерской: чертежи, лабораторное снаряжение, химикаты. Правда, и Стародворский, и Коношевич отрицали участие в убийстве.

Однако в распоряжении полиции уже были показания связного их группы, итальянского подданного Степана Антоновича Росси, который по поручению комитета контролировал «ход дела». Он одновременно и следил за Дегаевым, и помогал ему. Будучи арестован в числе других, выданных еще Дегаевым, Росси показал, что в день убийства ему было поручено зайти на конспиративную квартиру к Коношевичу и Стародворскому и передать, что Дегаев ждет их у себя к двум часам. После этого Росси пришел к себе домой, собрал чемодан и отправился на заранее снятую квартиру. Около пяти часов вечера приехал крайне взволнованный Дегаев, быстро переоделся, взял чемодан и отправился вместе с Росси на Варшавский вокзал. По дороге он рассказал, что, впустив в квартиру Судейкина, выстрелил ему в спину и убежал, оставив на квартире непосредственных исполнителей.

Припертые показаниями Росси, убийцы сознались. Хотя и не раскаялись. Их судили и приговорили к смертной казни, замененной пожизненной каторгой. Оба были заключены в Шлиссельбургскую крепость, где Коношевич сошел с ума. Стародворский же, просидев в крепости более двадцати лет, был выпущен по амнистии после царского Манифеста 17 октября 1905 года.

Но куда же подевался Сергей Дегаев?

Про него совершенно достоверно известно только то, что он благополучно миновал границу Российской империи и прибыл в Лондон. Забрав жену, он вместе с нею убыл в неизвестном направлении. Царская тайная полиция искала его по всему миру, его якобы видели в начале XX века: как владелец богатой гасиенды он проживал в Аргентине. Когда туда прибыли «заинтересованные лица», выяснилось, что сеньор-плантатор, спешно ликвидировав все дела, из Аргентины выехал.

Много позже Сергея Петровича, совсем уже старого, «обнаружили» в Новой Зеландии. Там, в Окленде, «тройной агент» преподавал любимую математику в местном университете. Там и умер в начале двадцатых годов.

Официально же, как было записано в материалах следственного дела: «Обвиняемый в убийстве подполковника Судейкина, отставной штабс-капитан Сергей Петров Дегаев вслед за совершением этого преступления скрылся и до сего времени не разыскан».

Валерий ЯРХО

На фотографиях:

• ПОЛКОВНИК ГЕРАСИМОВ, НАСЛЕДНИК СУДЕЙКИНА — ФАНДОРИНА
• СОЗДАВ СИСТЕМУ ОСВЕДОМИТЕЛЕЙ, ГЕОРГИЙ СУДЕЙКИН НАЧАЛ ОЧЕНЬ ОПАСНУЮ ИГРУ
• УРОКИ СУДЕЙКИНА НЕ ПРОШЛИ ДАРОМ: ПРОВОКАТОРЫ РАЗВЕРНУЛИ РАБОТУ ВО ВСЕХ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ОРГАНИЗАЦИЯХ
• «ТРОЙНОЙ АГЕНТ» СЕРГЕЙ ДЕГАЕВ ДО КОНЦА СВОИХ ДНЕЙ ПРЕПОДАВАЛ МАТЕМАТИКУ В НОВОЙ ЗЕЛАНДИИ
• ПРОВОКАТОР ЧЕРНОМАЗОВ
• ПРОВОКАТОР РОМАНОВ-ПЕЛАГЕЯ
• ПОЛИЦИЯ И ЕЕ ДОБРОВОЛЬНЫЕ ПОМОЩНИКИ
• ПОХОРОНЫ ПРОВОКАТОРА
• ПРОВОКАТОР МАЛИНОВСКИЙ
• ПРОВОКАТОРЫ «ЗУБАТОВСКОЙ» ШКОЛЫ
• В материале использованы фотографии: из архив «ОГОНЬКА»

В мае 1878 года днем на одной из самых оживленных улиц Киева юноша народоволец Г. А. Попко нанес смертельную рану кинжалом барону Гейкингу. Отстреливаясь от погони, Попко сумел скрыться.

Адъютант престарелого и совершенно безынициативного начальника Киевского жандармского управления генерала Павлова, Гейкинг возглавлял и направлял всю работу по политическому сыску в Киеве. Там он вызвал к себе особую ненависть в революционных кругах и был приговорен народовольцами к смерти.

На место убитого Гейкинга был назначен двадцативосьмилетний поручик Георгий Порфирьевич Судейкин, бывший армейский офицер, перешедший на службу в департамент полиции и уже зарекомендовавший себя как весьма энергичный и деятельный сотрудник.

Очень скоро необыкновенно честолюбивый и хитрый Судейкин занял при генерале Павлове то же положение, что и его предшественник барон Гейкинг. Он стал вводить в среду революционеров провокаторов из числа учащейся молодежи и в конце 1878 – начале 1879 года напал в Киеве на след группы террористов-народовольцев, готовивших акты возмездия против царских сановников и даже против самого императора Александра II, приезда которого ожидали в Киеве.

Судейкин внедрил в эту группу своего агента – студентку Бабичеву. Она-то и сумела под его руководством выведать все секреты организации. По приказанию Судейкина в один из январских дней 1879 года Бабичева под видом вечеринки собрала у себя на квартире народовольцев - участников этой группы: Валериана Осинского, Волошенко, Дебагория-Мокриевича, Марию Ковалевскую, Софью Лешерн фон Герцфельд, Стеблин-Каменского, Павла Фролова, Брандтнера, Антонова-Свириденко, братьев Ивичевичей, Попко, Фроленко.

В разгар вечеринки, внезапно выломав входную дверь, в квартиру ворвался Судейкин с жандармами. Направив оружие на присутствующих, он объявил их арестованными. Но братья Ивичевичи, Брандтнер и Антонов-Свириденко оказали вооруженное сопротивление. Им удалось застрелить нескольких жандармов. Судейкин же – отличный стрелок – смертельно ранил братьев Ивичевичей, однако под натиском революционеров ему вместе с уцелевшими жандармами пришлось отступить во двор. Несмотря на отчаянное сопротивление, вырваться из квартиры Бабичевой народовольцы не смогли. После прихода солдат пехотной роты, вызванных Судейкиным, им пришлось сдаться.

Весной 1879 года Киевский военно-окружной суд приговорил оставшихся в живых после перестрелки Антонова-Свириденко, Брандтнера и Валериана Осинского к смертной казни, других народовольцев – к длительным срокам заключения в крепости. Действия революционных организаций в Киеве были парализованы.

Судейкин стал героем дня. В полицейских кругах о нем начали рассказывать легенды. Особенно после нескольких неудачных покушений на его жизнь, о которых министр внутренних дел и шеф жандармов Д. А. Толстой не без основания говорил, что они инспирированы самим Судейкиным в целях его личной популярности. Тем не менее распространявшиеся легенды о его «героизме» сделали свое дело. После ликвидации группы террористов в Киеве авторитет Судейкина в правящих кругах России как мастера по борьбе с терроризмом заметно вырос.

1 марта 1881 года в России произошло сенсационное событие. Народовольцы сумели наконец, после семи попыток, осуществить удачное покушение на Александра II.
Подготовка покушения, в котором приняли участие народовольцы Желябов, Перовская, Кибальчич, Гриневицкий, Михайлов, Геся Гельфман и Рысаков, велась по двум направлениям. Из дома на Садовой улице в Санкт-Петербурге сделали подкоп под мостовой. Там была заложена мина огромной разрушительной силы, ее предполагал ось взорвать в момент проезда кареты императора. На тот случай, если карета не поедет по Садовой улице, на набережной Екатерининского канала ее ожидали боевики с бомбами.

Итак, 1 марта 1881 года император в сопровождении петербургского полицмейстера Дворжицкого и казачьего конвоя возвращался из Михайловского манежа в Зимний дворец. Царская карета, не заезжая на Садовую улицу, свернула на набережную Екатерининского канала, намереваясь переехать Певческий мост. Едва карета выехала на набережную, как поджидавший ее Рысаков метнул под экипаж бомбу. Раздался оглушительный взрыв. Проехав еще несколько метров, сильно поврежденная карета остановилась. Александр II вышел из нее и сказал подбежавшему Дворжицкому, что он, слава Богу, не ранен. Ранение получили два казака из конвоя и крестьянский мальчик, случайно оказавшийся на месте покушения. Дворжицкий попросил царя сесть в его сани и как можно скорее отъехать от опасного места. Царь почему-то медлил. Хорошо, сказал он, обращаясь к полицмейстеру, сейчас поедем, только покажите мне прежде преступника. Подойдя к Рысакову, которого держали четыре казака из царского конвоя, Александр II спросил арестованного террориста, из какого он сословия. Узнав, что из мещан, отошел. Но уезжать не торопился. На повторное предложение Дворжицкого уехать ответил: «Хорошо, только прежде покажи мне место взрыва». В это время, воспользовавшись тем, что конвойные казаки были заняты Рысаковым, к царю и Дворжицкому бросился другой участник покушения – Игнатий Гриневицкий: он прятался за фонарным столбом. До царя оставалось два-три шага, на помощь Александру бежали казаки, полицмейстер пытался вытащить револьвер не раздумывая, террорист бросил бомбу между собой и императором.

Когда упавший на мостовую раненый Дворжицкий очнулся, он услышал слабый голос императора: «Помоги». Царь полулежал на мостовой, облокотившись на правую руку; из его раздробленных ног струей билa кровь. В двух шагах от царя в луже крови лежал смертельно раненный Гриневицкий.

Царя привезли во дворец и оказали ему первую медицинскую помощь. Но было поздно. Потеря крови оказалась невосполнимой. Осмотревший императора профессор Боткин констатировал: в этом случае медицина бессильна. Не приходя в сознание, Александр II умер. Ночью 1 марта 1881 года в страшных мучениях скончался и народоволец Гриневицкий, так и не назвавший жандармам своего имени.

Вскоре непосредственных участников покушения на Александра II арестовали. Большинство из них на суде держал ось исключительно мужественно, продемонстрировав веру в свое революционное дело. 3 апреля 1881 года Желябов, Кибальчич, Перовская, Рысаков и Михайлов были публично повешены на Семеновском плацу. Гельфман из-за беременности казнь заменили пожизненными каторжными работами (она вскоре умерла в тюрьме).

При расследовании обстоятельств, связанных с покушением на царя, выяснилось: министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов, самый близкий к царю человек, которому была целиком доверена охрана царской жизни, ослабил контроль за работой тайной полиции. Профилактические аресты подозрительных лиц прекратились, а у руководства тайной полиции возобладаю мнение (особенно после ареста народовольцев Тригони и Желябова), что все революционные организации в стране разгромлены и не представляют серьезной угрозы. Пребывая в плену подобных иллюзий, Лорис-Меликов попросту не обратил внимания на многозначительный вопрос Желябова при его аресте «Не поздно ли вы меня взяли?»

Вступивший на престол Александр III имел все основания быть недовольным работой тайной полиции, не сумевшей уберечь его отца от покушения. Он понял: чтобы сохранить собственную жизнь и жизнь своих близких, нужно заменить руководство полиции и жандармерии. Лорис-Меликов был освобожден от должности министра внутренних дел и шефа жандармов, Александр III вспомнил о Судейкине.

В 1882 году новый император назначил капитана отдельного корпуса жандармов Судейкина на ключевой пост царской тайной полиции – инспектора секретной полиции и начальника Петербургского охранного отделения. Здесь таланты Судейкина в области политического сыска проявились особенно ярко. Ко времени его прихода охранка уже значительно активизировала свою работу: в начале февраля Исполнительный комитет «Народной воли» был ликвидирован, усиленно разыскивался последний оставшийся на свободе представитель Исполнительного комитета – Вера Фигнер (французский писатель Анатоль Франс справедливо назвал ее Жанной д"Арк русской революции).

Под личным контролем Судейкина оказалась фактически вся деятельность царской охранки по борьбе с главным в то время врагом самодержавия – террористами из организации «Народная воля».

Умный, тщательно изучивший работу тайной полиции европейских стран (особенно французской и английской), Судейкин сумел завершить создание в России хорошо продуманной системы политического сыска, основой которой стала провокаторская деятельность внутри революционных организаций. Не случайно старую Россию именовали царством провокаций. Агенты охранки проникли во все кружки и группы, борющиеся с царизмом, стали надежными защитниками самодержавного строя. Их служба хорошо оплачивалась из бюджета ассигнований на тайную полицию.

Сеть тайных агентов, словно паутиной, опутала страну. Фактически в России не было учреждений и организаций, куда бы под предлогом борьбы с терроризмом не проник бдительный глаз Судейкина. Работа была поставлена с размахом. В руках лично Судейкина находилась львиная доля денежных сумм, выделяемых на финансирование полицейской агентуры. Попадая в финансовую зависимость от него, провокаторы – люди, как правило, аморальные становились послушным орудием в руках охранки.

Судейкин, чувствовавший себя в чиновном Петербурге как рыба в воде, умел мастерски плести интриги. За короткий срок он собрал компрометирующие материалы на всех сколько-нибудь видных политических деятелей России того времени. Сделать это было нетрудно: разложение господствующей верхушки царской России создавало для деятельности Судейкина самую благодатную почву. В зависимость от него попали многие министры и другие крупные царские чиновники, члены их семей, близкие родственники.

В то же время Судейкин умело приобретал «друзей» и покровителей в верхах. Он использовал находящуюся в его руках тайную агентуру охранки в интересах вечно враждующих друг с другом представителей господствовавшей в России дворянской элиты. Стремясь скомпрометировать своих соперников в борьбе за власть и богатство, многие высокопоставленные лица империи прибегали к его услугам. Скоро Судейкин стал весьма важной закулисной фигурой – перед ним заискивали, его боялись даже непосредственные начальники, ему откровенно завидовали. Особенно после того, как Александр III назвал его лучшим сыщиком империи. Но напрасно после этого Судейкин ожидал быстрого официального повышения. Этого не произошло.

Тогдашний министр внутренних дел и шеф жандармов граф Дмитрий Андреевич Толстой, весьма влиятельная личность при дворе Александра III, дважды отклонял его кандидатуру на пост товарища (заместителя) министра внутренних дел. Более того, Судейкин даже не был удостоен звания полковника отдельного корпуса жандармов (этот чин автоматически полагался ему по занимаемой должности), а его действительно исключительные заслуги перед самодержавием в области политического сыска отмечались лишь орденами и большими денежными премиями. Хотя в полицейских кругах Судейкин и распространял версию, что служит не за чины, а лишь из любви к приключениям, выставлял себя эдаким бескорыстным Шерлоком Холмсом, настороженное отношение к нему шефа жандармов раздражало. Судейкин возненавидел графа Толстого, разгадавшего в нем бездушного, беспринципного и очень опасного карьериста-соперника.

К министру внутренних дел и шефу жандармов Толстому поступали сведения от его личной агентуры, что Судейкин не гнушается прибегать к фальсификациям и в интересах карьеры способен через своих агентов-провокаторов организовывать, а затем успешно раскрывать мнимые заговоры. Однако прямых улик против Судейкина у Толстого до поры до времени не было.

Однажды Толстому стало известно, что Судейкин в беседе со своим помощником Рачковским (после смерти Судейкина он был назначен заведующим всей заграничной агентурой департамента полиции империи) разоткровенничался и привел высказывание французского мастера полицейских провокаций Тинтимарра. «Возьмите шпиона, - советовал Тинтимарр, - окружите его десятком-другим дураков, прибавьте к ним парочку болтунов, привлеките несколько недовольных, одержимых честолюбием и враждою к правительству, каково бы оно ни было, - и у вас будет ключ ко всем заговорам». Когда же Рачковский спросил Судейкина, почему при ликвидации выявленных им революционных организаций остается на свободе ряд народовольцев, тот цинично ответил: «Для развода». И пояснил: «Если в стране не будет революционеров, то не будут нужны и жандармы, то есть мы с вами, господин Рачковский, ибо некого будет выслеживать, сажать, казнить. Кто же себе враг?»

Блаженно развалясь в кресле, затягиваясь папиросой и пуская кольца дыма, Судейкин продолжал поучать Рачковского: «Мы должны поставить работу охранных отделений таким образом, чтобы обязательно создать у государя императора впечатление, что опасность со стороны террористов для него исключительно велика и только наша самоотверженная работа спасает его и его близких от гибели. И, поверьте, нас осыпят всевозможными милостями».

Но было бы слишком несправедливо по отношению к Судейкину думать о нем лишь как о карьеристе и цинике. При отсутствии высоких моральных качеств это был профессионал высочайшего класса. Большое внимание уделял он подготовке работников в области политического сыска. Еженедельно читал лекции сотрудникам Санкт-Петербургского охранного отделения. Любопытно, как при этом он определял их задачи. «Полицейский агент, - поучал своих коллег Судейкин, - должен быть готов выполнять две главные функции: первая – информационная: проникать на все собрания революционеров, выявлять их конспиративные квартиры, стремиться быть полностью в курсе деятельности революционных организаций и отдельных революционеров и систематически правдиво информировать обо всем этом охранное отделение; вторая задача – проникнув в революционные организации, подстрекать к осуществлению крайних мер, желательно откровенно анархистского порядка, как то: бунт, когда бы разбивались и разграблялись магазины и торговые склады, поджигались дома жителей, открывалась беспорядочная стрельба по представителям полиции, бросались бомбы, и т. д.». Таким образом, тайные агенты-провокаторы, провоцируя такого рода действия, должны были создавать повод для принятия правительством самых жестоких карательных мер.

Глубоко ошибочно считать Судейкина просто теоретиком политического сыска, кабинетным полицейским философом. Он прославился и как великолепный практик, и это делало его особенно опасным для революционного движения в России. Не случайно даже в среде народовольцев его называли «гениальным сыщиком».

Особое рвение в борьбе с террористами в это время проявлял жандармский подполковник Судейкин, скоро ставший в действительности чрезвычайно опасным для уцелевших частей «Народной Воли». Судейкин, происходивший из мелкой дворянской семьи, добился личной энергией крупного бюрократического поста. Он отличался всеми пороками выскочки. Бездушный и умный карьерист, он прекрасно видел те препятствия, которые возникали на его пути, и тот страх и зависть, которые вызывали в начальстве его способности. Он решил выдвинуться какой угодной ценой.

Судейкин был не только предприимчивым, ловким и изобретательным сыщиком. Он сумел возвести провокацию в целую самодовлеющую полицейскую систему. Он обладал неподражаемым искусством завязывать сношения с революционерами, перед которыми выдавал себя за либерала и даже за радикала и которых, от уступки к уступке, завлекал все дальше и Дальше и доводил, наконец, до безвыходного положения. Обыкновенная его тактика заключалась в следующем: он добивался от политических заключенных согласия принять без всяких условий деньги или предоставлял некоторым свободу, ничего не требуя взамен, создавая таким образом специфическую атмосферу недоверия, подозрительности и интриги вокруг своих жертв, чем вносил глубокую деморализацию в революционные ряды.

Дегаев предложил партии казнить Судейкина. Покушение не удалось. Когда позже сам Дегаев попал в Одесскую тюрьму, после ареста нелегальной типографии, где он был взят, Судейкин нарочно приехал из Петербурга, чтоб лично допросить его. При первом же разговоре он предложил Дегаеву поступить к нему на службу. Обстоятельства, побудившие Дегаева согласиться на гнусное предложение жандарма и изменить партии, остались до сих пор плохо выясненными. Намеревался ли он, как брат его Владимир, проникнуть в охранку с революционными целями - неизвестно. Эта идея не казалась тогда ни «химерической», ни нравственно недопустимой. Наоборот, многие террористы, под влиянием самоотверженного примера народовольца Клеточникова, который добровольно поступил в охранное отделение и в продолжение трех лет осведомлял своих товарищей о всех полицейских махинациях, предупреждая их о готовящихся обысках и арестах, и тем оказывал громадные услуги партии, мечтали или признавали полезность подобной деятельности. Соблазнила ли Дегаева роль Клеточникова, или он дал обольстить себя опытному совратителю, нарисовавшему перед ним совсем иные блестящие и заманчивые перспективы? Это осталось тайной Дегаева.

Как бы то ни было, но с этого дня Дегаев становится послушным орудием в руках Судейкина. Через некоторое время ему подготовляют мнимый побег. Очутившись на свободе, он сразу принимается за новую работу и организует с помощью своего «учителя» многочисленные западни, в которые должны попасться его товарищи

В Харькове революционеры, предупрежденные о приезде Дегаева, устраивают ему торжественную встречу объясняя его побег его необычайной смелостью и находчивостыо. Ему поручают наиболее ответственные посты в партии и на него начинают смотреть, как на вождя.

От великих борцов «Народной Воли» остались на свободе не многие, чуть ли не одна только Вера Фигнер; но и она вскоре попала в руки врагов, благодаря предательству Дегаева. Бесстрашная молодая женщина имела неосторожность сообщить негодяю одно чрезвычайно важное сведение: единственный человек, который мог ее узнать и выдать, был предатель Меркулов. Дегаев решил немедленно воспользоваться этим сведением, которое давало ему такую легкую возможность устроить провал В. Фигнер, не навлекая при этом на себя никаких подозрений. Он точно разузнал, в какие часы выходит и возвращается она к себе, и все это сообщил Судейкину.

Спустя несколько дней после этого, а именно 10 февраля 1883 г., в 8 часов утра, Вера Фигнер лицом к лицу столкнулась с Меркуловым и тотчас же была арестована. Дело было сделано «чисто». Ни Фигнер, ни ее друзья не сомневались, что арест этот был следствием несчастного случая...

Дегаев продолжает свои подвиги в Петербурге, где он стал близким лицом к Судейкину. Вместе они вырабатывают фантастический план, который только при русских условиях мог возникнуть в головах сыщика и лжереволюционера. Несмотря на всю свою фантастичность, этот план был, как показали дальнейшие события, довольно близок к осуществлению,

Между тем у товарищей Дегаева зародились смутные подозрения. Но те, которые могли бы дать решительные доказательства против него, сидели в тюрьмах. Однако, встревоженный расследованием, производившимся, по некоторым данным, революционерами, Дегаев почувствовал, как шатка почва под его ногами. Под предлогом усталости и необходимости укрепить свои связи за границей он попросил отпуск у Судейкина и уехал в Париж.

По приезде в Париж он немедленно вступил в сношения с наиболее известными и авторитетными политическими изгнанниками: Лавровым, Тарасовым, Тихомировым (знаменитым ренегатом, вскоре отрекшимся от партии и революции), Полонской и др. Дегаев во всем повинился Тихомирову. Исповедь его как гром поразила старых ветеранов революции. Отвратительная картина преступлений и предательств, совершенных провокатором, и ярко нарисованная им самим, произвела потрясающее впечатление. Но еще более ошеломили всех кошмарные подробности «грандиозного плана», выработанного им вместе с Судейкиным.

Пожираемый честолюбием, Судейкин мечтал о быстром повышении, но все время наталкивался на непреодолимые препятствия, выдвигаемые против него тогдашним первым министром графом Толстым. Судейкин всеми силами своей души ненавидел этого министра, который всячески мешал его карьере, не давая ему следующих чинов, и ограничивался тем, что за все его исключительные заслуги вознаграждал его орденами или деньгами. Эта ненависть жандармского подполковника к его высшему начальству и необычайные планы являются яркими образчиками нравов, царивших в этом специфическом полицейско-бюрократическом мире с его кошмарно преступными традициями, с его безграничным произволом, безответственностью и разнузданностью низших и высших чинов, не останавливающихся ни перед какими средствами для достижения своих личных целей. Замечателен в этом отношении разговор, происшедший между Судейкиным и его непосредственным начальником, которым был не кто иной, как будущий диктатор фон-Плеве, тогдашний директор департамента полиции. Плеве ценил очень высокоталантливого сыщика и никогда не упускал случая высказать ему лично свое восхищение. Однажды после делового разговора, происходившего с глаза на глаз. Плеве ласково сказал ему: «Вам следует быть очень осторожным, голубчик. Ваша жизнь самая драгоценная для России после жизни государя»,

Ваше превосходительство забывает,- ответил тонко Судейкин,- жизнь графа Толстого... Террористы его ненавидят еще больше, чем меня...

Плеве задумался и через минуту ответил: «Конечно, конечно, мне было бы очень жаль его, как человека... Но признаться,- его смерть была бы полезной для России...» 1

Плеве не отдавал приказания, но он ясно намекал на то, что убийство стоявшего у него поперек дороги министра его не огорчит... Он хорошо знал Судейкина, и тот его понял с полуслова.

Дегаев в своей исповеди сообщил эмигрантам все подробности необыкновенного плана, который явился плодом странного сотрудничества террориста с «гениальным сыщиком», как сами революционеры называли тогда Судейкина. Дегаев должен был образовать террористический отряд, ставивший себе ближайшей целый казнь первого министра. Судейкин незадолго до покушения под предлогом переутомления или болезни подавал в отставку. В высших сферах убийство графа Толстого было бы объяснено, конечно, уходом Судейкина, на которого там смотрели, как на самый верный оплот против террористов, и его, разумеется, призвали бы спасать трон и осыпали бы чинами и наградами. На этом маккиавелевский план, однако, не останавливался. Через некоторое время неудачное покушение против жизни самого Судейкина должно было послужить ему предлогом, чтобы снова подать в отставку. Целый ряд крупных террористических актов, следовавших один за другим после отставки Судейкина, должен был вызвать панический ужас при дворе и до того перепугать Александра III, что тому ничего другого не оставалось бы, как обратиться «к последней надежде и единственному спасению»- к Судейкину, который стал бы, таким образом, самым могущественным лицом в государстве, чем-то вроде полновластного диктатора, каким был в свое время при подобных же обстоятельствах Лорис-Меликов.

С другой стороны, Дегаев, благодаря блестящим успехам организованных им террористических актов-удача почти всех покушений была гарантирована поддержкой Судейкина,- должен был неизбежно сделаться признанным главою партии. В заключение его ожидал очень высокий пост: Судейкин намеревался назначить: своего сообщника товарищем министра внутренних дел.

Обширный замысел стал уж приводиться в исполнение, когда Дегаев под влиянием угрызения совести, а может быть, из страха перед местью террористов, напавших на след его предательства, которое могло раскрыться с минуты на минуту, решил повиниться перед Старыми революционерами. Сам Судейкин сообщил Дегаеву целый ряд ценных сведений об образе жизни графа Толстого, позволивших провокатору установить при помощи террористов искусную «слежку» за первым министром.

С глубоким удивлением, граничащим с ужасом, вожди заграничной эмиграции узнали, что Судейкин, который часто запросто приходил на квартиру Дегаева, был осведомлен о существовавшей в Петербурге тайной типографии и не только не отдавал приказания об аресте, но сам просматривал и исправлял некоторые статьи из печатавшегося в ней органа «Народной Воли». Судейкин также снабжал настоящими паспортами нелегальных, которые, разумеется, затем легко попадали в ловушки, расставленные охранным отделением.

Революционеры сильно задумались над тем, какие меры принять по отношению к провокатору. После долгих и шумных прений они решили, что партия, ввиду несомненной искренности его признаний, дарует ему жизнь, но при одном условии; он должен немедленно вернуться в Россию и лично организовать покушение на своего сообщника и покровителя Судейкина. Одновременно с этим за Дегаевым было установлено самое тщательное наблюдение: ни один шаг, ни одно слово, ни одна встреча не должны были ускользнуть от внимания революционеров.

Казнь Судейкина была подготовлена до мельчайших подробностей Германом Лопатиным. Все было предусмотрено. Даже счастливый случай не мог сласти от смерти свирепого врага террористов.

Ужасающие подробности убийства стали известны благодаря рассказу одного из участников этой драмы; несмотря на всю жестокость, низость и бесчеловечность самого Судейкина, нельзя без содрогания воспроизводить картину страшной казни. Убийство было совершено 16 декабря 1883 г., между 4 и 5 часами вечера на квартире Дегаева, в самом центре города, поблизости от Невского проспекта. Эта квартира представляла большие преимущества: ничто из происходившего в ней не могло быть ни замечено, ни услышано соседями; за несколько дней до убийства революционеры нарочно производили стрельбу из револьвера, чтоб убедиться, насколько она пригодна для задуманного плана. Но, несмотря на это, оба террориста - Стародворский и Конашевич,- на которых пал выбор партии для приведения в исполнение смертного приговора над Судейкиным, решили во избежание лишнего шума прибегнуть к холодному оружию. Роли были тщательно распределены. Дегаев должен был сам открыть двери Судейкину и впустить его в квартиру. Судейкинский шпион, находившийся в услужении у Дегаева, был предварительно отпущен. Участники разместились заранее в различных комнатах: Стародворский в спальне, Конашевич на кухне. После трех часов вечера в квартире Дегаева раздался звонок: это был Судейкин. Но он явился не один, а в сопровождении некоего Судовского, одного из его агентов, приходившегося ему родственником. Прошло несколько долгих минут, как вдруг раздался револьверный выстрел. Дегаев, находившийся позади Судейкина, нарочно выстрелил, как это было условлено заранее, для того, чтобы заставить сыщика броситься в спальню, где он должен был лицом к лицу столкнуться со Стародворским. Вместо того чтоб броситься вперед, Судейкин метнулся в сторону и попал в гостиную, куда за ним погнался Стародворский. В руках последнего находился тяжелый лом, которым он нанес первый удар своему врагу, но Судейкин успел отскочить в сторону и удар только слегка задел его. С диким воплем, держась левой рукой за раненый бок, он попытался проникнуть в приемную, где Конашевич, вооруженный тяжелым ломом, в свою очередь добивал Судовского. Удары сыпались на Судейкина один за другим, пока, серьезно задетый одним из них, он, наконец, не свалился на пол. Его беспощадный противник счел его мертвым, но вдруг Судейкин вскочил и стремительно бросился в уборную... Последняя сцена, разыгравшаяся там, поражает своей дикостью и безобразием. Судейкин пытался закрыть изнутри двери уборной, но Стародворский, которому удалось продеть ногу между дверью и стеной, изо всех сил мешал ему в этом. После короткой борьбы сопротивление Судейкина стало ослабевать, и дверь уступила под напором, опрокинув навзничь раненого сыщика. Несколькими страшными ударами ломом в голову и затылок Стародворский покончил с не сопротивлявшимся больше врагом. Через две-три минуты тот испустил дух в уборной... 1

В это время Конашевич окончательно справился с Судовским, который лежал в глубоком обмороке в приемной. Преспокойно собрав некоторые необходимые вещи для Дегаева, который уже успел покинуть дом, оба террориста скрылись, не возбудив ничьего подозрения. Спустя сутки Конашевич в последний раз прощался с Дегаевым, которому он помог переправиться через границу.

В высших правительственных кругах убийство Судейкина вызвало глубокое оцепенение. За голову Дегаева была назначена крупная сумма. Десять тысяч рублей было обещано за его поимку. Исполнительный комитет партии «Народная Воля» ответил прокламацией, в которой извещалось, что всякого, кто будет способствовать аресту Дегаева, постигнет судьба Судейкина.

Дегаев сам понял, что его песенка спета, и исчез навсегда из России. Были слухи, что он переселился в Америку, оттуда в Австралию, где недавно умер. В печати появились беглые заметки о его смерти и даже извещалось о скором напечатании его воспоминаний, в которых якобы собраны данные, доказывающие, что он всегда служил делу революции, даже тогда, когда верно и с усердием выполнял предписания Судейкина.

Два лома для Судейкина

декабрь 1883 г.

Филер должен быть политически, нравственно благонадежным,
развитым, сообразительным, крепкого здоровья,
с хорошим зрением и слухом,
с внешностью, которая не давала бы ему возможности
выделяться из толпы,
устраняла бы его запоминание наблюдаемым.

:
"Драгоценным секретным агентом считается тот,
который, оставаясь преданным обществу и его целям,
добивается положения выдающегося деятеля революционной партии.
Это положение давало возможность знать многое,
что делается в революционных сферах"

Из записки «Священной дружины»

Л.А.Тихомиров: «Георгий Порфирьевич Судейкин был типичным порождением и представителем того политического и общественного разврата, который разъедает Poccию под гнойным покровом самодержавия. Это не был какой-нибудь убежденный фанатик реакционной идеи, с ожесточением преследующей ее врагов. В Судейкине, напротив, вовсе не замечалось никакого ожесточения против революционеров. Он был просто глубокий эгоист, не стесняемый в своих стремлениях к карьере ни убеждениями, ни какими бы то ни было соображениями гуманности. Убеждений он не имел, а к человеческому страданию, счастью или несчастью, относился с полным безразличием. Он не был положительно зол, вид страдания не доставлял ему удовольствия, но он с безусловно легким сердцем мог жертвовать чужим счастьем, чужой жизнью - для малейшей собственной выгоды или удобства. Его безразличие в этом отношении заходило так далеко, что иногда становилось в противоречие даже с простым благоразумием практического дельца, и возбуждало неудовольствие собственных друзей Судейкина. «Нет, так нельзя, рассуждал однажды Скандраков (ближайший друг и поверенный Судейкина), так нельзя, это уже неблагородно: высосать все из человека, а потом бросить его, как собаку, без всяких средств». Речь шла, собственно, об одном шпионе, бывшем радикале, П. Этот жалкий человек, сделавшись шпионом, повыдавал очень быстро всех, кого только знал, и возбудил против себя подозрения революционеров. Выдавать было больше некого, искать новых жертв - опасно, вследствие уже возникающих подозрений. Таким образом П. сделался бесполезным, и Судейкин забросил его, как выжатый лимон. Этим то и возмущался Скандраков. Читатели не должны, однако, особенно увлекаться «благородством» самого Скандракова. Ведь мы находимся теперь в мире совершенно особенном, где все обычные понятая о нравственности имеют свой оригинальный характер. «Благородство» Скандракова состояло собственно в том, что он старался вновь достать П. «заработок». Он настаивал на том, чтобы выдохшегося шпиона перевести в «нелегальность» и, возбудив таким образом новое доверие к нему среди революционеров, доставить ему возможность опять сделаться «полезным». Судейкин не имел такой сантиментальности и затевал план совершенно иного рода. Дело в том, что Дегаеву нужно было чем-нибудь зарекомендовать себя в революционном мире, и Судейкину пришла счастливая идея - извлечь из П. последнюю выгоду. Он предложил Дегаеву проследить П., доказать перед революционерами его измену и убить его. Таким образом всякие подозрения революционеров против самого Дегаева должны были исчезнуть. «Конечно, замечал Судейкин, жалко его. Да что станете делать? Ведь нужно же вам чем-нибудь аккредитовать себя; а из П. все равно никакой пользы нет». Таких примеров мы могли бы привести несколько. Тому же Дегаеву Судейкин предлагал убить еще шпиона Шкрябу (в Харькове): «Вот, если угодно,-можете его уничтожить, коли понадобится», и т. д. Но гораздо характернее то, что Судейкин и к самому правительству относился нисколько не лучше. Как ни приучила нас официальная Россия к зрелищу политического индифферентизма и предательства, деяния Судейкина все-таки невольно поражают даже человека, хорошо знакомого с изнанкой самодержавного строя и настоящей подкладкой реакционных гражданских доблестей. Мы остановимся несколько на этой стороне биографии Судейкина, любопытной особенно потому, что она рисует яркими красками самый строй, которому он служил, или, правильнее сказать, который сам служит привольным пастбищем для ненасытных аппетитов этих искателей пирога и приключений.

Нужно заметить, что отношения выскочки-сыщика к верхним правительственным сферам, вообще, не отличались особенным дружелюбием. Он и пугал их и внушал им отвращение. Судейкин-плебей; он происхождения дворянского, но из семьи бедной, совершенно захудалой. Образование получил самое скудное, а воспитание и того хуже. Его невежество, не прикрытое никаким светским лоском, его казарменные манеры, : самый, наконец, род службы, на которой он прославился, все шокировало верхние сферы и заставляло их с отвращением отталкивать от себя мысль, что этот человек может когда-нибудь сделаться «особой». А, между тем, перспектива казалась неизбежной. В сравнении с массой наших государственных людей, Судейкин производил впечатление блестящего таланта. Мужи совета и дела сами это прекрасно чувствовали и начинали все больше тревожиться за свои портфели, за свое влияние на царя и на дела. Отвращение и страх создавали таким образом постоянную оппозицию против Судейкина. Его старались держать в черном теле. Он же со своей стороны глубочайшим образом презирал всех этих мужей совета и в своих честолюбивых стремлениях не считал для себя слишком высоким какое бы то ни было общественное положение. Ему, которого не хотели выпустить из роли сыщика, постоянно мерещился портфель министра внутренних дел, роль всероссийского диктатора, державшего в своих ежовых рукавицах бездарного и слабого царя. Разлад между радужной мечтою и серенькой действительностью оказывался слишком резок. Судейкин всеми силами старался разрушить такой «узкий» взгляд на себя и постоянно добивался свиданья с царем. Толстой употреблял напротив все усилия не допустить его до этого, и действительно- Судейкин во всю жизнь так и не успел получить у царя ни одной аудиенции, не был даже ни разу ему представлен. Толстой на этот счет - человек ловкий и на своем поставить умеет. Судейкин из себя выходил, но ничего не мог сделать, постоянно наталкиваясь на невидимую руку, оттиравшую его от царя. «Если бы мне увидать Государя хоть один раз, говорил он с досадой, я бы сумел показать себя, я бы сумел его привязать к себе», и он ненавидел гр. Толстого всеми силами души.

Ближайший начальник Судейкина - Плеве - дорожил им совершенно искренне, как человеком, необходимым для собственной карьеры самого Плеве. Он не скупился перед Судейкиным на комплименты и в глаза сказал ему однажды: «Вы должны быть осторожны. Ведь Ваша жизнь, после жизни Государя Императора - наиболее драгоценна для России».Все это было, разумеется, очень лестно и приятно. Судейкин мог, пожалуй, утешаться и тем, что его начальник сходится с ним до некоторой степени даже в нелюбви к графу Толстому. Однако же сплетение взаимной ненависти, интриг и подсиживаний, образующих в общей сложности гармонию российского государственного механизма, представляет для карьеры каждого отдельного честолюбца столько же удобств, сколько и затруднений. Когда Судейкин, в ответ на приведенный выше комплимент, заметил, что Его Превосходительство забывает еще о жизни гр. Толстого, который точно также составляет особенный предмет ненависти для террористов, то Плеве раздумчиво ответил: «Да, конечно его было бы жаль - как человека; однако, нельзя не сознаться, что для России это имело бы и некоторый полезные последствия»... Начальник государственной полиции находил, что Министр Внутренних Дел слишком деспотичен и реакционен. Но отпуская эти фразы, Плеве имеет свою линию. Он кандидат на министерство уж, конечно, не меньше Судейкина. Он гладит по шерстке нужного человека, но вовсе не намеревается строить из себя лестницу для его честолюбия. В общей сложности - Судейкин напрасно рвался на дорогу государственного деятеля. Его постоянно держали в узде, и обходили даже наградами. Он получал ордена, получил даже аренду, но его упорно не допускали до чинов, т. е. до самого главного, чего он добивался. Это, конечно, было самое действительное средство благовидным образом загораживать выскочке путь к высоким должностям, и Судейкин за пять лет службы, полной блестящих успехов, мог возвыситься из капитанов всего только в подполковники. Он ждал производства в полковники хотя бы после коронации, во время которой за ним все так ухаживали. Боязнь допустить повышения Судейкина оказалась, однако, более сильною, чем опасение его раздражить. Спаситель Poccии получил всего- навсего Владимира 4-ой степени и, разумеется, буквально взбесился. Под влиянием таких-то столкновений у Судейкина рождаются планы, достойные действительно времен семибоярщины или бироновщины. Его упорно преследовала соблазнительная мечта, которую он весь последний год жизни лелеял, как Валленштайн свой план измены, не решаясь приступить к осуществлению этих дерзких замыслов, но не решаясь и расстаться с ними. Он думал поручить Дегаеву под рукой сформировать отряд террористов, совершенно законспирированный, от тайной полиции; сам же хотел затем к чему-нибудь придраться и выйти в отставку. В одном из моментов, когда он уже почти решался начать свою фантастическую игру, Судейкин думал мотивировать отставку прямо бестолковостью начальства, при которой он де не в состоянии добросовестно исполнять свой долг; в другой такой момент Судейкин хотел устроить фиктивное покушение на свою жизнь, причем должен был получить рану и выйти в отставку по болезни. Как бы то ни было, немедленно по удалении Судейкина, Дегаев должен был начать решительные действия: убить гр. Толстого, великого князя Владимира, и совершить еще несколько более мелких террористических фактов. При таком возрождении террора - понятно, ужас должен был охватить царя; необходимость Судейкина, при удалении которого революционеры немедленно подняли голову - должна была стать очевидной, и к нему обязательно должны были обратиться, как к единственному спасителю. И тут уже Судейкин мог запросить, чего душе угодно, тем более, что со смертью Толстого - сходит со сцены единственный способный человек, а место министра внутренних дел остается вакантным... Таковы были инти мные мечты Судейк ина. Его фантазия рисовала ему далее, как, при исполнении этого плана, Дегаев в свою очередь делается популярнейшим человеком в среде революционеров, попадает в Исполнительный Комитет пли же организует новый центр революционной партии, и тогда они вдвоем - Судейкин и Дегаев - составят некоторое тайное, но единственно реальное правительство, заправляющее одновременно делами надпольной и подпольной России: цари, министры, революционеры - все будет в их распоряжении, все повезут их на своих спинах к какому-то туманно-ослепительному будущему, которое Судейкин, может быть, даже наедине с самим собою не смел рисовать в сколько-нибудь определенных очертаниях...

Вот собственно каков был по своим "убеждениям" и по своей «верности» этот отчаянный авантюрист, за гробом которого впоследствии несли венок, присланный, по слухам, императрицей и предназначенный «честно исполнившему свой долг до конца», как гласила чувствительная надпись. Можно ли придумать что-нибудь более жестоко - ироническое! И нужно, между прочим, сказать, что Судейкин далеко не оставался в области одних грешных мечтаний. Еще незадолго до смерти он было совсем решился переходить Рубикон. Он уже дал Дегаеву указания об образе жизни гр.Толстого и сообщил необходимые данные для слежения за ним. Точно также он решился устроить покушение и на свою собственную жизнь, для чего уже начал ходить в парк, где Дегаев должен был его якобы подстерегать, хотя при всем своем доверии к Дегаеву, Судейкин хотел себе нанести рану непременно сам.

Судейкин- это была истинно какая-то ходячая язва политической безнравственности, заражающая все вокруг себя, вносящая деморализацию до некоторой степени и в среду революционную. Действуя таким образом, он, конечно, не спасал ни самодержавия, ни вообще что бы то ни было. Он, пожалуй, даже окончательно подрывал собственное дело, потому что сам усиливал процесс гниения, которым заражена официальная Россия, отнимая у ней, таким образом, всякие шансы на возможность возрождения. Но, с другой стороны, система эта подрывает созидательную способность вообще в стране, а потому ослабляет ее.

Дегаев целых восемь месяцев откладывал расправу с Судейкиным! Некоторое время, необходимое для удаления за границу лиц особенно скомпрометированных, он, конечно, должен был щадить его. Но еще больше затягивалось у него дело, думаю, потому, что он колебался... Не то чтобы он хотел совсем увильнуть - это было бы невозможно. Но он был по темпераменту совсем не террорист, он даже не был храбрым, а убийство такого человека, как Судейкин, было дело нелегкое и весьма рискованное. Вот Дегаев и откладывал под разными предлогами и тянул время."

Г.А.Лопатин: "Впоследствии Ошанина говорила ему, что они (Ошанина и Тихомиров) не посмели сказать ему правды из опасения, что он, из нравственной брезгливости, отшатнется навек от группы, среди которой мог зародиться и существовать так долго такой ужасный политический разврат, а между тем все они сильно рассчитывали на Лопатина."

Г.П.Судейкин: "Полицейский агент должен быть готов выполнять две главные функции. Первая - информационная: проникать на все собрания революционеров, выявлять их конспиративные квартиры, стремиться быть полностью в курсе деятельности революционных организаций и отдельных революционеров и систематически правдиво информировать обо всем этом охранное отделение. Вторая - активная: проникнув в революционные организации, подстрекать к осуществлению крайних мер, желательно откровенно анархистского порядка, как-то бунт, когда бы разбивались и разграблялись магазины и торговые склады, поджигались дома жителей, открывалась беспорядочная стрельба по представителям полиции, бросались бомбы, и т. п."

Л.А.Тихомиров: "Я, по правде сказать, не знаю никаких подробностей о пособничестве убийству Германа Лопатина, находившегося тогда в Петербурге. Какое-то пособничество было, но какое - не знаю. Вероятно, Герман Лопатин предпочел ничего об этом не разглашать, хотя бы даже и мне: ведь я до тех пор не был с ним даже и знаком. Но что касается Куницкого, то он все время стоял, как говорится, с ножом у горла над Дегаевым. Он не имел ни искры доверия к нему. Но Дегаев все-таки пытался оттягивать. Он даже предлагал подстеречь Судейкина в каком-то парке, тогда как самое простое место представляла его собственная квартира на Невском проспекте (дом 91, квартира 13), где он жил под фальшивой фамилией Яблонского."

Из обвинительного акта "процесса 21-го": "По...плану Судейкина Дегаев должен был выстрелить Судейкину в левую руку во время прогулки его в Петровском парке и скрыться на лошади, приготовленной заранее самим же Судейкиным; а во время болезни последнего от этой раны должно было последовать, согласно замыслу Судейкина и Дегаева, убийство министра внутренних дел, графа Толстого".

Л.А.Тихомиров: "В конце концов Судейкин, после совещания с доктором, не решился, впрочем, нанести себе даже малейшей раны и ограничился тем, что подал Плеве прошение об отставке. Просьбы Плеве еще более поколебали Судейкина, подав ему надежду победить начальство без кровопролития. Но он все-таки решительно заявил, что не останется на службе далее мая 1884г., до которого срока и отложил еще раз исполнение своих замыслов, прекративши, разумеется, и слежение за Толстым. Но если Судейкин, таким образом, робел несколько раз перед своим отчаянным предприятием, в котором рисковал головой, при малейшей нескромности помощников,-то с другой стороны он энергично и неустанно преследовал другую, уже вполне безопасную часть плана: подбор лиц, на которых мог бы опереться, достигнув могущества. Он систематически окружал себя своими креатурами, выбирая людей не только способных, но безусловно лично ему преданных. Все эти Скандраковы, Судовские, Сидрины и т. д.- люди всех степеней сыскной иepapxии - все друзья его, земляки или еще чаще родственники. Он их вытаскивал за уши изо всех норок и группировал около себя. Он наполнял ими все места и стремился превратить секретную полицию в некоторую организацию, связанную с ним неразрывными узами приятельства, материальных интересов, совместного успеха и совместного риска. Тут уже Судейкин не забывал и не выдавал друзей и клиентов. В свою очередь он также мог смело полагаться на них.

Все эти планы Судейкина, я знаю, конечно, только от Дегаева. Во всей полноте он их рассказал уже после убийства. А до убийства сообщил только, что при помощи Судейкина может убить Толстого и еще какое-либо высокопоставленное лицо, а потом уже покончить и с Судейкиным. Не помню, через кого он сообщил эти планы. Кажется, через жену, которую выслал за границу (кажется, с братом Володей) и которую мы отправили в Лондон, не желая иметь над душой, так сказать, вернопреданную дегаевскую шпионку. Я ему все время не верил... Кстати сказать, Маклецова пишет, будто бы Дегаева каждый день обедала у меня. Это вздор. Может быть, когда-нибудь я и накормил ее, но вообще она у нас не обедала. В этом для нее не было надобности, а мне было очень важно, чтобы она поменьше шлялась ко мне. Что касается новых планов Дегаева, то я из них увидел только, что он оттягивает дело. Сверх того, убивать графа Толстого и каких бы то ни было высокопоставленных лиц не было ни малейшей надобности. Поэтому я известил Дегаева, чтобы он оставил в стороне все эти планы и как можно скорее кончал с Судейкиным.

Система Судейкина была вполне определенна: он поставил себе за правило - обращаться с предложением поступить в шпионы - решительно ко всякому. Чем мотивировать такое предложение - это все равно. Будет оно принято или отвергнуто с презрением - это, конечно, не все равно, но труд и хлопоты в обоих случаях не пропадают даром, потому что бесплодные переговоры, бывшие у полиции с честным человеком, делают менее заметными те переговоры, которые по отношению к какому-нибудь негодяю увенчались полным успехом; вообще, все это отнимает у массы зрителей возможность провести ясное различие между обоими лицами, и, наконец, приучает всех к мысли о естественности и законности собеседовании порядочного человека с чинами секретной полиции. На таких же основаниях Судейкин не жалел бросать деньги, по-видимому, совершенно зря - таким людям, которых агентура была совершенно фиктивна, потому что они, очевидно, лукавили с полицией. С точки зрения Судейкина-это не составляло еще важности. Нужно было приучить людей брать деньги от полиции: вот главная задача, и в этом смысле, пожалуй, даже лучше, если на первое время будут попадаться люди, которые деньги возьмут, а шпионской роли исполнять не станут. Это опять затрудняет для зрителей возможность разобраться, кто шпион, кто нет, и позволяет шпиoну утверждать, что он обманывает полицию и только высасывает из нее деньги. Нельзя, к сожалению, не заметить, что таким путем деморализация и действительно проникала в общество и молодежь.

Петербургский кружок народовольцев, в числе которых состоял и Куницкий, стал сильно заподозривать Дегаева и наконец потребовал у него разъяснения его действий. Дегаев, припертый к стене, сознался им в том, что сделался агентом Судейкина, но сказал также, что по поручению заграничных членов комитета должен убить его. Тогда Куницкий заявил ему то же самое, что я, то есть что если так, то нечего тянуть дело, а нужно кончать его немедленно. Дегаеву пришлось волей-неволей оставить всякие дальнейшие оттяжки. По словам Дегаева, а также и по показаниям Стародворского и Конашевича, этих последних пригласил для совершения убийства именно он. По моим сведениям, это неверно. Стародворского и Конашевича пригласил Куницкий, и после этого Дегаев уже не мог отговариваться тем, что у него нет помощников. Если Конашевич и Стародворский указали на суде на Дегаева, то это, вероятно, для того, чтобы не запутывать в дело Куницкого, который в это время находился на свободе.

С 3-го декабря 1883 г. Дегаев, под фальшивым паспортом Яблонского, проживает в собственной квартире на одном из тех дворов, которые выходят одним фасом на Невский, другим на Гончарную (№ 91-12). Самая квартира расположена во дворе, в 3-м этаже, окнами на двор и имеет единственный ход со двора же, из-под ворот (по Гончарной). Квартира эта довольно большая и состоит из кухни, передней и трех комнат (столовая, кабинет, спальня), расположенных амфиладой. Меблирована она, однако, довольно беспорядочно.

Дегаев раньше жил с женой, Судейкин-большой приятель Дегаева - часто посещал супругов, по делам и без дел, ел и пил у них, засиживался до поздней ночи. Он является очень часто со своим племянником и вместе с тем казначеем, Судовским, а другой его приближенный человек и чуть ли тоже не родственник, Сидрин (простой шпион), бывает у Дегаевых чуть не каждый день. Вообще - отношения вполне интимные, и Судейкин, при всей своей осторожности и подозрительности, здесь очевидно ничего не опасается. В ноябре месяце г-жа Дегаева собирается уехать за границу; Судейкин дает ей деньги, дает фальшивый заграничный паспорт. Он полагает, что она едет следить за эмигрантами. Дегаев, оставшись один, для полного успокоения Судейкина, просит его дать ему слугу из шпионов. Просьба, разумеется, удовлетворяется и какой-то сыщик, шурин Сидрина, делается лакеем Дегаева, проживая, впрочем, под фальшивым видом, якобы сына дьячка, Константина Александрова. Таким образом Судейкину не может придти в голову даже самая мысль об опасности посещать его квартиру.

А между тем смерть уже приближалась к нему. Дегаев пробовал стрелять в комнате-и оказалось, что звук не слышен вне квартиры. Его пособники уже входили в квартиру и осмотрели ее. Они обсудили, какое орудие будет наиболее подходящим для убийства и остановились на железных, полупудовых ломах, около аршина длиной. Оружием для себя они выбрали железные ломы с обрубленными концами. Конечно, для такого страшного оружия нужно было иметь большую силу и стальные нервы... Наконец, был назначен день...

Дегаев должен был устроить так, чтобы в этот день к нему пришел Судейкин, и чтобы Константина в то же, время не было дома. Такой случай очень скоро сам явился на помощь заговорщикам. Константин отпросился отлучиться из дому на парад, и Дегаев тотчас же написал Судейкину, что желает его видеть. Все было готово... Так кончилась эта жизнь переносящая вас мысленно куда-то далеко, ко временам какого-нибудь Гришки Отрепьева; а через нисколько дней полицейская Россия уже воздала последний долг своему герою и проводила его на кладбище, мрачно и уныло, среди тоскливых опасений за свою собственную судьбу...

Местом трагедии была назначена его квартира. Дегаев должен был пригласить к себе Судейкина, а Стародворский и Конашевич должны были спрятаться в другой комнате и в кухне. Оружием для себя они выбрали железные ломы с обрубленными концами. Конечно, для такого страшного оружия нужно было иметь большую силу и стальные нервы... Когда все было готово, Дегаев все-таки раз отсрочил катастрофу. Он сказал обоим сотоварищам, чтобы они уходили, потому что уже поздно и Судейкин, очевидно, не придет. Они ушли, а Судейкин явился после их ухода... Стародворский и Конашевич очевидно не верили Дегаеву и сговорились, что в другой раз они не уйдут, несмотря на его приглашение... Наступил этот второй раз...

Из обвинительного акта по "процессу 21-го:" О двойственной роли Дегаева, т. е. о том, что он состоял агентом у Судейкина, он, Стародворский, узнал уже позже, именно в день первой попытки на убийство Судейкина, 6 декабря 1883 г., но не от самого Дегаева, который хотя и признавал это, но избегал по этому вопросу каких-либо объяснений. Первоначально решено было совершить убийство без употребления огнестрельного оружия, чтобы избежать шума, и потому орудием убийства должны были служить ломы а, в случае необходимости, кинжал. Когда орудие убийства было окончательно избрано, он, Стародворский, в первых числах декабря купил два лома в лавке на Невском проспекте, вблизи квартиры Дегаева и там же при себе приказал обрубить их, так как они были слишком длинны. Эти ломы он привез из лавки к себе на Большую Садовую, а впоследствии уже перевез их в квартиру Дегаева. Затем было назначено время убийства, к которому Дегаев пригласил к себе подполковника Судейкина; Стародворский же заранее поместился в спальне Дегаева, Конашевич в коридоре, а Дегаев в ватерклозете, чтобы наблюдать в окно, выходившее на лестницу, за прибытием Судейкина. Судейкин к назначенному часу не приехал, и это так сильно встревожило Дегаева, вообще трусливого по природе, что минут через десять он вышел из ватерклозета и попросил их удалиться из своей квартиры. В это время раздался звонок у входной двери, и все поспешно заняли свои места. Дегаев вошел в ватерклозет и увидел, что звонит дворник, почему и не отпер двери; а вслед за этим Дегаев услышал внизу лестницы голос Судейкина, который спрашивал дома ли Дегаев. Узнав об этом, он, Стародворский и Конашевич послали Дегаева вниз пригласить Судейкина, но последний успел уже сесть в карету и уехать. Вторая попытка убить подполковника Судейкина была назначена дней через семь или восемь. В этот раз, ближе ознакомившись с расположением комнат квартиры Дегаева, они с Конашевичем разместились иначе и решили употребить в дело револьвер, полагая, что выстрела вне квартиры слышно не будет. Прежнее размещение признано было неудобным, так как никого бы не было вблизи передней, вследствие чего выход из квартиры остался бы не защищенным, и потому Конашевич поместился в кухне, дверь из которой выходила в переднюю. В этот раз Судейкин в назначенное время не приехал, и Дегаев поспешил удалить их из своей квартиры. В промежуток времени между этой последней попыткой и следующей Дегаев предлагал еще другой план убийства Судейкина. По словам Дегаева Судейкин предполагал устроить фиктивное покушение на свою жизнь с целью: во-первых. устранить возникавшие в среде революционной партии подозрения относительно Дегаева, а во-вторых, получить таким путем повышение по службе.

По этому плану Дегаев должен был выстрелить Судейкину в левую руку во время прогулки его в Петровском парке и скрыться на лошади, приготовленной заранее самим же Судейкиным; а во время болезни последнего от этой раны должно было последовать, согласно замыслу Судейкина и Дегаева, убийство министра внутренних дел, графа Толстого. Дегаев предложил им воспользоваться означенным планом фиктивного покушения на жизнь Судейкина для того, чтобы на самом деле убить его, на что Стародворский и изъявил соглаcие. Роли осуществления этого последнего плана были распределены так, что Конашевич принимал на себя обязанность кучера Дегаева, а он, Стародворский, должен был прибыть в парк заранее и выстрелить в Судейкина. Покушение это предполагалось произвести 19 декабря; но вскоре Дегаев отказался от этого плана, опасаясь, с одной стороны, промаха, а с другой засады со стороны Судейкина.

Тогда решили обратиться к прежнему плану, согласно которому преступление и было совершено 16 декабря. В этот раз он, Стародворский, поместился в спальне, а Конашевич - в кухне. До звонка у входной двери все сидели в спальне, когда же раздался звонок, Конашевич отправился на назначенное ему место в кухню, а Дегаев пошел отворить дверь. Еще ранее решено было, что когда Судейкин войдет в комнату, что перед спальней, то Дегаев выстрелит в него сзади, вследствие чего Судейкин, по предположению, должен был броситься вперед, т. е. в спальню, где его встретит он, Стародворский.

16-го декабря 1883 г. он (Судовский) с подполковником Судейкиным отправился в эту квартиру в пятом часу пополудни по предварительному уговору Дегаева. Человека Дегаева, Суворова, не было дома, Дегаев сам отпер дверь и, впустив их, запер ее. Войдя в квартиру он, Судовский, снял и повесил свою шубу в передней, а подполковник Судейкин, не останавливаясь в этой комнате, прошел прямо в следующую залу, где бросил на диван свое пальто, в кармане которого был револьвер, и тут же оставил палку со стилетом. Затем подполковник Судейкин прошел вместе с Дегаевым в следующие комнаты, а он вошел в залу и сел в кресло. Через несколько минут совершенно неожиданно на него напали сзади, по-видимому, два человека и почти одновременно с этим в комнатах, где был Судейкин и Дегаев, послышался шум, глухой звук выстрела и голос Судейкина, кричавшего насколько ему помнится: «Коко, беги сюда и бей их из револьвера». Получив затем сильный удар в голову, он, свидетель, потерял сознание и происходившее впоследствии совершенно не помнит.

Вскоре после звонка Стародворский услышал шаги, а затем и выстрел в соседней комнате. Прождав момент и видя, что Судейкин не показывается в спальне, он бросился в комнату, откуда был слышен выстрел, и увидел Судейкина на пороге лицом в гостиную.

Стародворский, ударил его ломом, но так как Судейкин занимал неудобное для удара положение, то лом только скользнул по нем, не причинивши существенного вреда. После удара Судейкин, держась левой рукой за бок, с криком побежал в переднюю, где в это время возле выходной двери находились Судовский и Конашевич. Здесь он снова ударил Судейкина в висок и увидел, что Конашевич в то же время наносил удары Судовскому. От последнего удара Судейкин упал, как показалось ему, Стародворскому, без признаков жизни, но через несколько мгновений вскочил и вбежал в ватерклозет, удерживая руками изнутри дверь. Желая воспрепятствовать Судейкину затворить за собою дверь ватерклозета, он, Стародворский, вставил ногу между дверью и косяком, причем одной рукой старался оттянуть дверь, а другою бил Судейкина ломом по рукам. Когда дверь таким образом была им вырвана из рук Судейкина, то последний вместе с дверью оказался в передней, где Стародворский нанес ему еще несколько ударов ломом по голове, в затылок. От этих ударов Судейкин опрокинулся назад в ватерклозет; здесь он еще раз ударил Судейкина ломом, причем разбил находившийся там ночной горшок, и прекратил нанесение ударов, лишь убедившись, что Судейкин мертв.

Конашевич, немедленно вышел из кухни в переднюю; куда одновременно с ним выбежали из гостиной Судовский, Судейкин. Дегаев и Стародворский.

Судовский бросился на него, Конашевича, но он нанес ему удар ломом, после которого Судовский бросился к выходной двери, где он, Конашевич, нанес ему еще несколько ударов, от которых Судовский упал. В это время Судейкин вбежал в ватерклозет, возле которого между ним и Стародворским произошла продолжительная борьба, следить за которой он не мог, будучи отвлечен борьбою с Судовским. Дегаев же, лишь только во время борьбы их освободилась выходная дверь на лестницу, отпер ее и быстро убежал, даже не затворив за собой двери.

В это время Судовский лежал на полу в передней на меховом пальто; Конашевич же ушел во внутренние комнаты за своей одеждой и затем совершенно удалился, а он, Стародворский, остался еще в квартире, чтобы взять, по поручению Дегаева, некоторые вещи и кинжал, во избежание, чтобы по этому кинжалу не отыскали его прежнего владельца. На это потребовалось минут пять времени, в течение которого он ходил со свечей по разным комнатам. Уходя из квартиры, он запер за собою дверь на ключ, который бросил на Невском проспекте. Преступление было совершено между четырьмя с половиною и пятью часами по полудни, и в тот же вечер он, Стародворский, печатал прокламации об этом убийстве, как объяснено выше.

После нанесения нескольких ударов Судовскому, когда последний, равно как и Судейкин, свалился с ног, ..Конашевич, отправился в спальню Дегаева, где переоделся и немедленно удалился из квартиры, оставив там одного Стародворского, и в тот же вечер уехал из Петербурга по Варшавской дороге, одновременно с Дегаевым. Отправляясь 16 декабря 1883 г. в квартиру Дегаева в качестве одного из участников убийства Судейкина, он, Конашевич, не рассчитывал возвратиться живым, так как предварительно решено было убить Судейкина, если бы даже он пришел в сопровождении нескольких человек, но самим живыми в руки власти не отдаваться.

16 декабря 1883 года около 9-ти часов вечера в доме 93 по Невскому проспекту, в квартире № 13, были найдены мертвым, с явными признаками насильственной смерти, инспектор С.-Петербургской секретной полиции подполковник Георгий Порфирьевич Судейкин и тяжело раненный в голову чиновник полиции Николай Судовский.
По Судебно-медицинском вскрытии трупа покойного врачи дали заключение, что смерть подполковника Судейкина последовала от безусловно смертельного повреждения костей черепа, имеющих несколько трещин, а равно и от огнестрельной раны, проникающей в полость живота и осложненной разрывом ткани печени, и последовавшим за этим разрывом кровоизлиянием в названную полость. Все приведенные повреждения по свойству своему были прижизненны, причем огнестрельная рана, вероятно, предшествовала другим повреждениям, сама по себе должна быть признана безусловно смертельною, хотя смерть после причинения этой раны могла и не последовать немедленно. Повреждения головы, по заключению экспертов, последовали, вероятно, от нанесенных сзади ударов тупым орудием, которым могли быть и найденные в квартире ломы.

При осмотре доставленного в Рождественский барачный лазарет Николая Судовского у него оказались две раны на макушке головы с раздроблением теменных костей, нанесенные, как видно из скорбного листа, тяжелым орудием, по-видимому ломом."

А. А. Половцев, из дневника, 18 декабря 1883 года: "В 2 часа у Толстого (министра внутренних дел) , весьма взволнованного убийством Судейкина. Судейкин был выдающаяся из общего уровня личность, он нес жандармскую службу не по обязанности, а по убеждению, по охоте. Война с нигилистами была для него нечто вроде охоты со всеми сопровождающими ее впечатлениями. Борьба в искусстве и ловкости, риск, удовольствие от удачи - все это играло большое значение в поисках Судейкина и поисках, сопровождающихся за последнее время чрезмерным успехом".

П.А. Валуев, МВД, из дневника, 19 декабря 1883 г.: "Третьего дня убит известный Судейкин, главный заправитель государственной тайной полиции. Его заманил на одну из занимаемых им квартир живший в этой квартире его же агент (Дегаев), которого предательство, вероятно, было подмечено террористами, и они представили на выбор - погибнуть или выдать Судейкина Сопровождавший сего последнего его родственник и агент (кажется, Садовский) избит железными ломами, и хотя еще жив, но почти бессознателен. Сильное впечатление. Большой переполох. Ген[ерал, товарищ министра внутренних дел П.В.] Оржевский все предоставил Судейкину, и с ним пропадают все нити, бывшие в его руках. У нас по этой части азбучное неумение."

Александр III : "Я думаю, много тут правды. Действительно, Судейкин последнее время был странен, и все его действия нам не известны."

Л.А.Тихомиров: "Что касается Дегаева, то он во время этой бойни выскочил на лестницу и удрал, даже не затворивши за собой двери, и прямо отправился на Варшавский вокзал.

Оба же его товарища, почистившись от крови и пыли, тоже удалились незамеченными и были арестованы только через несколько месяцев, причем полиция первое время даже и не знала, что они убийцы знаменитого гения сыска."

ИК "Народной Воли, 26 декабря 1883: "...Исполнительный комитет, как представитель политической партии, не счел себя вправе действовать подобно частному лицу в обыденной жизни и руководствоваться в своем решении только нравственной брезгливостью да требованиями отвлеченной справедливости. Напротив того, он полагал, что его прямая обязанность состояла в том, чтобы, обеспечив-путем ли физической смерти или иными способами - полное уничтожение личности Дегаева для партии, правительства и общества, достигнуть вместе с тем и некоторых других важных целей.
А именно - нашел необходимым: 1) спасти прежде всего тех из действительных деятелей, которые, хотя и были указаны полиции, находились еще на свободе; 2) вывести из-под надзора полиции указанные ей учреждения и скрыть их вполне надежным образом; 3) отобрать у Дегаева подробные сведения обо всех наемных агентах и добровольных пособниках политической полиции; 4) и наконец, казнить самого Судейкина (но непременно руками самого Дегаева), ибо этот неутомимый сеятель политического разврата должен был, по мнению Комитета, погибнуть в той самой яме, которую он рыл другим, оставив собственной гибелью вечно памятный урок того, как ненадежно все, основанное на предательстве.

Вынужденный горькой необходимостью преодолеть свою нравственную брезгливость и законное негодование и воспользоваться услугами Дегаева И. К. нашел справедливым заменить ему смертную казнь безусловным изгнанием его из партии с запрещением ему, под опасением смерти, вступать когда-либо на почву русской революционной деятельности.
И. К. приглашает всех членов партии Н. В. следить за точным выполнением этого приговора, а также за поведением других лиц, запятнавших себя договорами с Судейкиным, Плеве и вообще полицией.

Пусть эти лица знают, что организация предупреждена об их проделках, и помнят, что в настоящее время единственный выход для них составляет добровольное удаление к частной жизни. Несмотря на всю важность занимающих его внимание целей, И. К. найдет время неуклонно преследовать дело очищения русской политической атмосферы от деморализации, развитой в ней Судейкиным."

Н.Ф.Бунаков: "...Ужасы России в 80-х годах немного отстали от ужасов царствования Иоанна Грозного."

Восток - Запад. Звезды политического сыска Макаревич Эдуард Федорович

НЕЗАМЕНИМЫЙ ПОДПОЛКОВНИК СУДЕЙКИН

Нет, не было дурного предчувствия у подполковника Георгия Порфирьевича Судейкина в тот серый петербургский морозный день 16 декабря 1883 года, когда он вместе с сотрудником из охранного отделения торопился на конспиративную квартиру к своему лучшему агенту Сергею Дегаеву.

Георгий Порфирьевич был в приятном расположении, даже весел. Дела соответствовали задуманному, а в последнее время все больше пьянило ощущение собственной значимости. Разве ведал он, что эта встреча с Дегаевым на сей раз закончится столь трагически? Он, который насквозь видел чужую душу и схватывал ее инстинкты.

Талантлив, ох талантлив был Георгий Порфирьевич! Благодаря таланту и пробил дорогу из армейских поручиков в жандармские чины. Тусклая армейская служба сменилась яркой и рисковой жизнью офицера политической полиции. Хорошо начинал в Киеве, у генерала Новицкого. Тогда вовсю бесновались народовольцы: бомбы, убийства, террор. По недолгому размышлению Судейкин понял, как их можно остановить - внедрил в организацию своего человека. И та оказалась бессильна перед потоком убегающих из нее сведений: планов, имен, мест покушений. Через пару месяцев организация растаяла.

А 1 марта 1881 года в Петербурге убили Александра II. Народовольцы, после семи попыток. Рысаков с Гриневецким постарались, и с ними целая когорта фанатичных организаторов - Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов, Гельфман. Этих взяли сразу, а потом полиция хватала всех, кто хотя бы чем-то вызывал подозрение. Столичная охранка захлебывалась от дознаний, допросов, очных ставок, свидетельств. Помощь пришла из провинции. Из Киева откомандировали неизвестного жандармского капитана Судейкина. В тех следственных делах талант судейкинский развернулся во всю ширь. Допрашивал изобретательно, логикой и азартом склонял к сотрудничеству. Тогда немногие устояли. Но дела получали размах, наполнялись сюжетами, обрастали именами и показаниями. Доселе неизвестный Судейкин вырастал в фигуру заметную, яркую. Военный прокурор Стрельников доложил о нем Александру III, жестко надзиравшему за расследованием убийства отца.

А через год Георгий Порфирьевич уже осваивался в новой, специально для него созданной должности - инспектора секретной полиции. Неприметное название скрывало важные полномочия: в соответствии с положением «Об устройстве секретной полиции в Империи» весь политический сыск, местные охранные отделения, тайные политические расследования оказались в ведении Судейкина. У российского политического сыска появился глава и началась, пожалуй, впервые после Бенкендорфа и Дубельта, новая история. История смелых, оригинальных, чаще всего беспринципных и наглых новшеств.

Судейкин жесточайшим образом требовал не арестовывать лиц, причастных к деятельности революционных организаций, до тех пор, пока не будут выявлены все их встречи и связи, маршруты передвижения, режим работы и жизни. Рисовались схемы, составлялись таблицы, писались справки - дела революционеров становились прозрачными. На арестах точку не ставили. В тюрьме его люди перестукивались с обитателями соседних камер и вытягивали у них информацию. Его агент Окладский через много лет попеняет ему: «Разве сам я додумался бы до такой подлости?.. Меня Судейкин подсаживал, он меня заставлял называться Тихоновым. Самому мне где же было додуматься?»1

Но Георгий Порфирьевич не был бы самим собой, если бы не видел в каждом взятом народовольце, в каждом бунтовщике и революционере потенциального агента. Поэтому предлагал работать вместе, убеждал в выгоде сего предприятия, где логикой, где фактами, где ложью и угрозами. Он уже понял, что для этой публики самовлюбленность и зависть выше порядочности, совестливости, товарищества. В памяти еще звучали сцены признаний борцов за свободу: Рысаков, Меркулов, Окладский так и сыпали на допросах именами соратников. А исключения несущественны, и их не надо, как килограммы, кидать на другую чашу нравственных весов, считал Судейкин. Еще в Киеве он решил для себя, что вербовать можно всякого, всяк в душе потенциальный агент, а если не агент, то притворяется и подозрителен - значит уже связан с кем-то, действует в чьих-то интересах.

Силен был мастер в провокации. Он, пожалуй, первый, кто сделал ее массовым инструментом политического сыска, первый, кто начал массовую вербовку в агенты. Выстраивая холодную цепь доказательств, как следователь Порфирий Петрович из «Преступления и наказания» Достоевского, он незаметно подталкивал жертву к сотрудничеству как к выходу из трагической ситуации. И бросал ей спасательный круг из собственных социально-нравственных фантазий на манер гоголевского Чичикова вкупе с Маниловым. Вот так он внушал студенту Гребенчо, замешенному в подготовке убийства военного прокурора:

У меня и мысли нет, чтобы вы назвали имена товарищей. Но вы должны понять, что вот эти люди (называет высоких российских чиновников. - Э. М.) давно вынашивают планы реформ в самодержавной империи, а дела ваших соратников, провокационные дела, этому мешают. Зачем бессмысленное кровопролитие? Чтобы поддержать грядущие реформы, мы должны знать о планирующихся покушениях2.

Настоящей его находкой стал Сергей Петрович Дегаев, отставной артиллерийский офицер, сгусток болезненного тщеславия. Член «Народной воли», арестованный за антигосударственную пропаганду, он не выдержал психологического поединка с Судейкиным, очень хорошо понявшего притязания своего подследственного на верховенство в организации. Удовлетворить эти притязания теперь стало смыслом сыскных действий подполковника. На это время он стал для Сергея Петровича даже кем-то вроде наставника.

Когда разгромили центральный кружок «Народной воли», оставшаяся на свободе Вера Фигнер, входившая в исполнительный комитет, открыла Дегаеву все связи с провинциальными отделениями, и даже святая святых - с военной организацией партии. Теперь все связующие нити, сведения об активистах и боевиках по всей России стали ему доступны как одному из партийных руководителей. Он рыскал по городам империи, инспектировал кружки, создавал новые под контролем Судейкина, когда полиция громила прежние. Эта система, однажды приведенная в действие по судейкинскому приказу, была самодостаточна, чтобы пожирать и вновь воспроизводить саму себя. Смыслом этого абсурда стало то, что «пересажав всех лидеров партии, Дегаев оказался полновластным руководителем «Народной воли» на территории России. Пользуясь своим положением, он выдавал народовольцев, писал для Судейкина пространные записки о состоянии революционных сил в империи и эмиграции с указанием всех известных ему народовольцев, помогал охотиться за нелегальными революционерами»3.

Не среднего ума был Георгий Порфирьевич, памятью блистал и сообразительностью. Не гнушался поучиться у арестантов, людей образованных. От них узнал об учении Маркса, они же объяснили теории Дарвина, Маудсли, Ломброзо. Но ведь и сам читал немало, постигал премудрости разные, чтобы с подследственными говорить на их языке, как равный с равными. Иначе не восприняли бы его вдохновенные речи, подобные такой: «Во главе русского прогресса теперь революционеры и жандармы! Они скачут верхами рысью, за ними на почтовых едут либералы, тянутся на долгих простые обыватели, а сзади пешком идут мужики, окутанные серой пылью, отирают с лица пот и платят за все прогоны»4.

Да, изобретательно мыслил Георгий Порфирьевич. И внешностью бог не обидел: крупный, ладно сложенный мужчина, лицом породист и красив выхоленный жеребец. Что там должность инспектора столичного охранного отделения, даже с правами на всю империю! Министр - вот цель!

Александр III так был напуган смертью отца, что в одночасье сместил с должности главы министерства внутренних дел демократа Лорис-Меликова и назначил дубоватого графа Дмитрия Толстого. А тот, хотя и умом был неповоротлив, а угрозу почуял от Судейкина. Да и как не опасаться Георгия Порфирьевича, коли у того досье на чиновный люд, агентура своя, интриги вяжет и заступника имеет в лице приближенного к императору Константина Петровича Победоносцева - обер-прокурора синода.

«Нет, - думал Толстой, - хотя Судейкин и достоин по службе генерала, но пусть в подполковниках походит, а там посмотрим. Опасный человек».

Действительно, опасный. Знал бы Толстой, какой план излагал Георгий Порфирьевич своему агенту Дегаеву! План сей сводился к организации убийства народовольческими боевиками самого судейкинского начальника, министра внутренних дел Толстого. После успешного теракта путь в министры был бы открыт Судейкину, а уж он-то употребил бы эту должность для реформ в России, за которые бились народовольцы. Вот во что должен был поверить Дегаев. Изобретательность Георгия Порфирьевича не ведала границ в умении связать нужного человека определенными идеями и фантазиями.

Но ведь и по справедливости Георгий Порфирьевич претендовал на жандармского генерала, а то и на министра. Какие результаты имел! Такую организацию, как «Народная воля», взорвал изнутри, а остатки, в коих теплилась жизнь, заставил работать под контролем. Создал, по сути, теорию сыска и практикой подтвердил. Красивая теория сложилась. Бежали годы, а краеугольные основы не стерлись.

Главное - тайные агенты, которые должны проникать во все революционные и противоправные организации. В каждом комитете, в каждом кружке - агент. У него две функции: осведомительная (информировать охранное отделение о деятельности революционеров, их собраниях, планах, конспиративных квартирах, связях), и инициирующая (подталкивать организацию к радикальным действиям, устройству беспорядков, террору, чтобы был повод для жестких карательных мер).

Любую организацию системой определенных действий можно разложить изнутри. Завертеть интригу, взрастить конкуренцию между лидерами, столкнуть оппозиционные группировки, создать атмосферу подозрительности и недоверия вот что должен, по разумению Судейкина, уметь офицер политического сыска. Судейкинской рукой написанный циркуляр гласил: «1) Возбуждать с помощью особых активных агентов ссоры и распри между различными революционными группами; 2) распространять ложные слухи, удручающие и терроризирующие революционную среду; 3) передавать через тех же агентов, а иногда с помощью приглашений в полицию и кратковременных арестов обвинения наиболее опасных революционеров в шпионстве; вместе с тем дискредитировать революционные прокламации и разные органы печати, придавая им значение агентурной, провокационной работы»5.

В этой оригинальной теории воедино сошлись собственные догадки ее автора, итоги размышлений по следственным делам, критический взгляд на литературные источники, особенно французских коллег. Долгие годы «охранка» переваривала и постигала премудрости судейкинской школы сыскного дела. Но по настоящему только Зубатов, начальник московского охранного отделения спустя почти двадцать лет, подхватит знамя судейкинской теории. И творчески разовьет. Одни «социалистические» рабочие организации, созданные Зубатовым, чего стоили! Но Зубатов понял то, что недоступным оказалось тщеславному, расчетливому Судейкину: на агента нужно смотреть «как на любимую замужнюю женщину, с которой находитесь в интимной связи», его нужно беречь как зеницу ока, понимать, поддерживать. А для Георгия Порфирьевича агент - что товар: купил, использовал, выбросил. Не мог иначе - душа претила. Это и сгубило в конце концов.

Лучший агент Дегаев однажды догадался, что не соратник он, не коллега Георгию Порфирьевичу, а лишь инструмент в его сценариях. Холод судейкинского цинизма взвихрил мысли о содеянном и высветил жизненный тупик, в котором оказался Дегаев из-за сотрудничества с «охранкой». А содеянному можно было ужаснуться: партия разгромлена, и сотни народовольцев распрощались с жизнью в тюрьмах и на эшафотах. Метался, затравленный сделанным. Здесь бы поддержать измученную душу, успокоить, вдохновить. Сделать то, о чем через годы напишет мастер политического сыска жандармский генерал Спиридович: «Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был вам предан и как бы он честно ни работал, всегда, рано или поздно, наступит момент психологического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда вы должны расстаться с вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпускайте его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из революционного круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему»6.

Но нет! Не до душевного перелома своего агента было Георгию Порфирьевичу - мысли поглотила очередная оперативная комбинация. Не выдержал Дегаев. В Женеве на встрече с Тихомировым, одним из уцелевших вождей «Народной воли», после многочасовых бесед о судьбе партии, о канувших в вечность товарищах - словно в омут рванулся со словами признания:

Все расскажу как было, всю правду! А потом судите меня! Любой приговор приму!

А приговор был в духе «Народной воли»: сотрудничество с Судейкиным прекратить и организовать его убийство, смертью жандармского подполковника Дегаеву искупить вину перед партией, и только при этом жизнь Дегаеву сохранить. В помощь дали четырех подручных.

В тот день, 16 декабря 1883 года, спеша на встречу с Дегаевым, Георгий Порфирьевич, как всегда, был энергичен, предстоящие дела веселили кровь. Дверь Дегаев открыл тотчас. Поздоровались. Судейкин представил спутника. Неторопливо разделся. Все как всегда. Шагнул в комнату. И здесь из-за портьеры его ударили ломом в затылок. Страшный вопль потряс тишину квартиры. Еще были силы, пытался добежать до входной двери. Настигли в коридоре - и опять ломом по голове. Окровавленный, вполз в туалет. Там и добили. Видный был мужчина, но труп в партикулярном платье являл зрелище ужасное: развороченный череп, лицо - сгусток крови, скрюченные ноги и оцепенелая рука на туалетном пороге. Товарищ его корчился в смертных судорогах неподалеку, в темной прихожей. А на кухне бился головой о стол Сергей Петрович Дегаев, бывший капитан артиллерии, тонкая натура.

Александр III по-императорски был краток в своей резолюции на докладе о случившемся: «Потеря положительно незаменимая. Кто пойдет теперь на подобную должность?»

Из книги История внешней разведки. Карьеры и судьбы автора Млечин Леонид Михайлович

Мой первый начальник, подполковник Чернявский Три десятилетия назад, в один из первых дней работы в журнале «Новое время», я приоткрыл дверь в кабинет заместителя главного редактора Виталия Геннадьевича Чернявского. Он вел номер, и я принес ему заметку.Виталий

автора

Незаменимый Андрей Иванович Вице-канцлер Андрей Иванович Остерман был одной из ключевых фигур аннинского царствования. Начав при Петре Великом с должности переводчика Посольской канцелярии, скромный выходец из Вестфалии вырос в фигуру чрезвычайно влиятельную. Его

Из книги Женщины на российском престоле автора Анисимов Евгений Викторович

Незаменимый циклоп без панталон Григорий Александрович Потемкин был похож на Орлова лишь тем, что часто и подолгу леживал на диване, во всем же остальном он резко отличался от отставного фаворита. Все наблюдатели отмечают в Потемкине глубокий ум, феноменальную память,

Из книги Парижане. История приключений в Париже. автора Робб Грэм

Незаменимый аптекарь Каждое современное удобство подразумевало свою идеальную форму – электрический выключатель, всегда находящийся на расстоянии вытянутой руки, автомобиль, который никогда не ломается, телефон, который никогда не обрывает разговор. И все же, когда в

Из книги Великие загадки Древнего Египта автора Ванойк Виолен

4. Сенмут: человек таинственный и незаменимый Рядом с Хатшепсут и ее близкими часто возникает одно и то же имя: Сенмут. Эта личность всегда вызывала у меня немало вопросов, и вот наконец я попыталась на них ответить. Образ Сенмута – как наставника Нефруры – запечатлен в

автора Куровски Франц

Подполковник Георг Файг Лидер в бою и на марше – Лес теперь за нашими спинами, и мы как бы стоим на балконе и с волнением в душе смотрим в долину Мааса. Там, внизу, перед нами лежит знаменитый город Седан. По другую сторону Мааса вершины гор Френуа. Далее в утренней дымке

Из книги Немецкая мотопехота. Боевые действия на Восточном и Западном фронтах. 1941-1945 автора Куровски Франц

Подполковник Бруно Карцевски «Дьявольская» дивизия в боях Генерал-лейтенант Вернер Хюнер, готовя эшелонированную оборону порученного ему участка фронта – район рабочих поселений от Поселка-1 до Поселка-9 южнее Ладожского озера, – расположил оба полка своей 61-й

Из книги Немецкая мотопехота. Боевые действия на Восточном и Западном фронтах. 1941-1945 автора Куровски Франц

Из книги Восток - Запад. Звезды политического сыска автора Макаревич Эдуард Федорович

НЕЗАМЕНИМЫЙ ПОДПОЛКОВНИК СУДЕЙКИН 1 Швецов С. П. Провокатор Окладский. М., 1925. С. 27. 2 Рууд Ч. А., Степанов С. А. Фонтанка, 16: политический сыск при царях. М., Мысль, 1993. С. 99. 3 Лурье Ф. М. Полицейские и провокаторы: политический сыск в России. 1649-1917. М., Терра, 1998. С. 157. 4 Ивановская П. С. В

Из книги Порт–Артур. Воспоминания участников. автора Автор неизвестен

ПОДПОЛКОВНИК МЕЛЛЕР Деятельность Меллера в Артуре? Ответить систематически теперь уже не могу. Постараюсь дать общую картину и только кое–какие детали.Прежде всего удивляешься определенности и быстроте выбора средств и материалов, которую он проявил, привезя с завода

Из книги Полицейские и провокаторы автора Лурье Феликс Моисеевич

3. ДЕГАЕВ, СУДЕЙКИН И ЕГО УЧЕНИКИ

автора Фалалеев Федор Яковлевич

Герой Советского Союза Подполковник Волков В. Ф. Окончательный разгром эскадры «Мельдерс»По данным разведки, на центральном аэродроме в Бобруйске стояла эскадра «Мельдерс», которая считалась одной из лучших у противника. Из опроса пленного летчика, сбитого нами,

Из книги Сто сталинских соколов. В боях за Родину автора Фалалеев Федор Яковлевич

Герой Советского Союза подполковник Лихобабин И.Д. Бой истребителей со штурмовиками ФВ-190За годы Отечественной войны наш полк провел много успешных воздушных боев с истребителями противника ФВ-190, действовавшими в качестве штурмовиков.Большинство из них падает на

Из книги Сто сталинских соколов. В боях за Родину автора Фалалеев Федор Яковлевич

Герой Советского Союза подполковник Химич Ф. В. Сопровождение бомбардировщиковНепосредственное сопровождение бомбардировщиков для летчика-истребителя является трудной задачей, так как он связан, прикован к группе бомбардировщиков, за целостность которой несет полную

Из книги Сто сталинских соколов. В боях за Родину автора Фалалеев Федор Яковлевич

Герой Советского Союза гвардии подполковник Соколов С. Н. Ночные действия по г. Будапешт на самолете Ил-4В сентябре 1944 г. авиация дальнего действия производила налеты на военные объекты последнего союзника Германии - Венгрии. Мне пришлось участвовать в налетах на

Из книги Сто сталинских соколов. В боях за Родину автора Фалалеев Федор Яковлевич

Герой Советского Союза гвардии подполковник Песков П. И. Удар по аэродрому ШаталовоОсенью 1941 г. перед наступлением на Москву немцы сосредоточили на аэродроме Шаталово значительное количество самолетов. Во второй половине дня 17.09 воздушная фоторазведка с самолета Пе-2 с