Берег быстро темнел, становился голубым, синим, лиловым. На суше уже наступил вечер. В море было еще светло. Глянцевая зыбь отражала чистое небо. Но все же вечер чувствовался и тут.
Выпуклые стекла незаметно зажженных сигнальных фонарей на крыльях парохода – настолько темные и толстые, что днем невозможно было отгадать, какого они цвета, – теперь стали просвечивать зеленым и красным и хотя еще не освещали, но уже явственно светились.
Синий город, с куполообразной крышей городского театра и колоннадой Воронцовского дворца, возник как-то сразу и заслонил полгоризонта.
Водянистые звезды портовых фонарей жидко отражались в светлом и совершенно неподвижном озере гавани. Туда и заворачивал «Тургенев», очень близко огибая толстую башню, в сущности, не очень большого маяка с колоколом и лестницей.
В последний раз в машинном отделении задилинькал капитанский звонок.
– Малый ход!
– Самый малый!
Быстро и почти бесшумно скользил узкий пароходик мимо трехэтажных носов океанских пароходов Добровольного флота, выставленных в ряд с внутренней стороны брекватера. Чтобы полюбоваться их чудовищными якорями, Пете пришлось задрать голову.
Вот это пароходы!
В полной тишине с разгону, не уменьшая хода, несся «Тургенев» наискось через гавань – вот-вот врежется в пристань.
Две длинные морщины тянулись от его острого носа, делая воду полосатой, как скумбрия. По борту слабо журчала вода.
От надвигавшегося города веяло жаром, как из печки.
И вдруг Петя увидел торчащие из зеркальной воды трубу и две мачты. Они проплыли совсем близко от борта, черные, страшные, мертвые…
Пассажиры, столпившиеся у борта, ахнули.
– Потопили пароход, – сказал кто-то тихо.
«Кто же потопил?» – хотел спросить мальчик, чувствуя ужас. Но тут же увидел еще более жуткое: железный скелет сгоревшего парохода, прислоненный к обуглившемуся причалу.
Тут навалилась пристань.
– Задний ход!
Замолкшие было колеса шумно забили, закрутились в обратную сторону. Воронки побежали по воде.
Пристань стала удаляться, как-то такое переходить на ту сторону, потом опять – очень медленно – приблизилась, но уже с другого борта.
Над головами пассажиров пролетел, разматываясь на лету, свернутый канат.
Петя почувствовал легкий толчок, смягченный веревочной подушкой. С пристани подали сходни. Первым по ним сбежал усатый и тотчас пропал, смешавшись с толпой.
Вскоре, дождавшись своей очереди, и наши путешественники медленно сошли на мостовую пристани.
Мальчика удивило, что у сходней стояли городовой и несколько человек штатских. Они самым внимательным образом осматривали каждого сходившего с парохода. Осмотрели они также и папу. При этом господин Бачей машинально стал застегиваться, выставив вперед дрожащую бородку. Он крепко стиснул ручку Павлика, и лицо его приняло точно такое же неприятное выражение, как утром в дилижансе, когда он разговаривал с солдатом.
Они наняли извозчика – Павлика посадили на переднюю откидную скамеечку, а Петя, совершенно как взрослый, поместился рядом с папой на главном сиденье – и поехали.
При выезде из агентства у ворот стоял часовой в подсумках, с винтовкой. Этого раньше никогда не было.
– Папа, почему стоит часовой? – шепотом спросил мальчик.
– Ах, боже мой! – раздраженно сказал отец, дергая шеей. – Отчего да почему! А я почем знаю? Стоит и стоит. А ты сиди.
Петя понял, что расспрашивать не надо, но также не надо и сердиться на раздражительность папы.
Но когда на железнодорожном переезде мальчик вдруг увидел сожженную дотла эстакаду, горы обугленных шпал, петли рельсов, повисших в воздухе, колеса опрокинутых вагонов, весь этот неподвижный хаос, он закричал, захлебываясь:
– Ой, что это? Посмотрите! Послушайте, извозчик, что это?
– Пожгли, – сказал извозчик таинственно и закачал головой в твердой касторовой шляпе, не то осуждая, не то одобряя.
Проехали мимо знаменитой одесской лестницы.
Вверху ее треугольника, в пролете между силуэтами двух полукруглых симметричных дворцов, на светлом фоне ночного неба стояла маленькая фигурка дюка де Ришелье с античной рукой, простертой к морю.
Сверкали трехрукие фонари бульвара. С эспланады открытого ресторана слышалась музыка. Над каштанами и гравием бульвара бледно дрожала первая звезда.
Петя знал, что именно там, наверху, за Николаевским бульваром, сияло и шумело то в высшей степени заманчивое, недоступное, призрачное, о чем говорилось в семействе Бачей с оттенком презрительного уважения: «в центре».
В центре жили «богатые», то есть те особые люди, которые ездили в первом классе, каждый день могли ходить в театр, обедали почему-то в семь часов вечера, держали вместо кухарки повара, а вместо няньки – бонну и зачастую имели даже «собственный выезд», что уже превышало человеческое воображение.
Разумеется, Бачей жили далеко не «в центре».
Дрожки, треща по мостовой, проехали низом, Карантинной улицей, и затем, свернув направо, стали подниматься в город.
Петя за лето отвык от города.
Мальчик был оглушен хлопаньем подков, высекавших на мостовой искры, дробным стуком колес, звонками конок, скрипом обуви и твердым постукиванием тросточек по тротуару, выложенному синими плитками лавы.
На экономии, среди сжатых полей, в широко открытой степи, уже давно свежо и грустно золотела осень. Здесь, в городе, все еще стояло густое, роскошное лето.
Томная ночная жара неподвижно висела в бездыханном воздухе улиц, заросших акациями.
В открытых дверях мелочных лавочек желтели неяркие языки керосиновых ламп, освещая банки с крашеными леденцами. Прямо на тротуаре, под акациями, лежали горы арбузов – черно-зеленых глянцевых «туманов» с восковыми лысинами и длинных «монастырских», светлых, в продольную полоску.
Иногда на углу возникало сияющее видение фруктовой лавки. Там персы в нестерпимо ярком свете только что появившихся калильных ламп обмахивали шумящими султанами из папиросной бумаги прекрасные крымские фрукты – крупные лиловые сливы, покрытые бирюзовой пылью, и нежные коричневые, очень дорогие груши «бер Александр».
Сквозь железные решетки, увитые диким виноградом, в палисадниках виднелись клумбы, освещенные окнами особняков. Над роскошно разросшимися георгинами, бегониями, настурциями трепетали пухлые ночные бабочки-бражники.
С вокзала доносились свистки паровиков.
Проехали мимо знакомой аптеки.
За большим цельным окном с золотыми стеклянными буквами выпукло светились две хрустальные груши, полные яркой фиолетовой и зеленой жидкости. Петя был уверен – яда. Из этой аптеки носили для умирающей мамы страшные кислородные подушки. Ах, как ужасно они храпели возле маминых губ, черных от лекарств!
Павлик совсем спал. Отец взял его на руки. Головка ребенка болталась и подпрыгивала. Тяжеленькие голые ноги сползали с отцовских колен. Но пальчики крепко держали сумку с заветной копилкой.
Таким его и передали с рук на руки кухарке Дуне, ожидавшей господ на улице, когда извозчик наконец остановился у ворот с глухим треугольным фонариком, слабо светившимся вырезанной цифрой.
– С приездом! С приездом!
Все еще продолжая чувствовать под ногами валкую палубу, Петя вбежал в парадное.
Какая громадная, пустынная лестница! Ярко и гулко. Сколько ламп! На стене каждого пролета – керосиновая лампа в чугунном кронштейне. И над каждой лампой сонно качается в световом круге крышечка.
Медные, ярко начищенные таблички на дверях. Кокосовые маты для ног. Детская коляска.
Все эти крепко забытые вещи вдруг возникли перед Петиными изумленными глазами во всей своей первобытной новизне.
К ним надо опять привыкать.
Вот где-то вверху звонко, на всю лестницу, щелкнул ключ, бухнула дверь, быстро заговорили голоса. Каждое восклицание – как пистолетный выстрел.
Побежали легкие и бравурные звуки рояля, приглушенные стеной. Это музыка настойчивыми аккордами напоминала мальчику о своем существовании.
И наконец… боже мой!.. Кто это?..
Из двери выбегает забытая, но ужасно знакомая дама в синем шелковом платье с кружевным воротничком и кружевными манжетами. У нее красные от слез, возбужденные, радостные глаза, натянувшиеся от смеха губы. Ее подбородок дрожит не то от смеха, не то от слез.
– Павлик!
Она вырывает у кухарки из рук Павлика.
– Бож-же мой, какой стал тяжелый!
Павлик открывает совершенно черные со сна глаза, с безгранично равнодушным изумлением говорит:
– О? Тетя!
И засыпает опять.
Ну да, конечно, конечно же, это тетя! Отлично знакомая, дорогая, родная, но только немножко забытая тетя. Как можно было не узнать?
– Петя? Мальчик! Какая громадина!
– Тетя, вы знаете, что с нами было? – сразу же начал Петя. – Тетя, вы ничего не знаете! Да тетя же! Вы слушайте, что только с нами было. Тетя, да вы же не слушаете! Тетя, вы же слушайте!
– Хорошо, хорошо, только не всё сразу. Иди в комнаты. А где же Василий Петрович?
– Здесь, здесь…
По лестнице поднимался отец:
– Ну, вот и мы. Здравствуйте, Татьяна Ивановна.
– С приездом, с приездом! Пожалуйте. Не укачало вас?
– Ничуть. Прекрасно доехали. Нет ли у вас мелочи? У извозчика нет с трех рублей сдачи.
– Сейчас, сейчас. Вы только не беспокойтесь… Петя, да не путайся же ты под ногами… После расскажешь. Дуня, голубчик, сбегайте вниз – отнесите извозчику… Возьмите у меня на туалете…
Петя вошел в переднюю, показавшуюся ему просторной, сумрачной и до такой степени чужой, что даже тот черномазый большой мальчик в соломенной шляпе, который вдруг появился, откуда ни возьмись, в ореховой раме забытого, но знакомого зеркала, освещенного забытой, но знакомой лампой, не сразу был узнан.
А его-то, кажется, Петя мог узнать без труда, так как это именно и был он сам!
1 найдите предложение, в котором подлежащее выражено словосочетанием. А. Листва берёзовой аллеи была вся прозрачна. Б. Несколько казаков обступили Савельича.
В. Подойти к зверю было страшно.
Г. Отец с родными братьями шёл по полю.
2 Укажитее предложение с простым глагольным сказуемым.
А. ничто нас в жизни не может вышибить из седла.
Б. парус белый из тумана начинает выплывать.
В. мы будем говорить с тобою до рассвета.
Г. при блеске солнца огонь был красив.
3 Укажите предложение с несогласованным определением.
А. второе зренье нам дает разлука.
Б. он с детства жил мечтой совершить подвиг.
В. летом день длинее ночи.
Г. над утомленным городом луна стоит в зените.
4 Найдите предложение, в котором определение выражено именем прилагательным
А. берег быстро темнел, становился голубым, лиловым.
Б.как своей тревогой милому помочь?
В. сколько прелести есть в человеческих лицах!
Г. смелый к победе стремится.
1. Найдите предложение, в котором подлежащее выраженонеопределенной формой глагола.
A. Стали блестеть, как мокрые, на солнце клейкие листочки.
Б. Большая радость - делать счастливыми других.
B. Для меня жить - значит работать.
Г. Удивительное зрелище - видеть летящих журавлей.
2. Укажите предложения с составным именным сказуемым.
A. Жизнь без движения пуста.
Б. Всё у нас с тобой по-прежнему.
B. Сбегутся песню слушать колосья на ветру.
Г. От родимой земли журавли оторваться никак не могли.
3. Найдите предложение, в котором есть согласованное
определение.
А. На завтрак подали яйцо всмятку.
Б. Женщина медленно натягивала на руку перчатку из кожи.
В. Печальная песня доносилась издалека.
Г. День сегодня тихий, безветренный.
4. Найдите предложение, в котором начальная форма
глагола является дополнением.
A. Сирень начинает отцветать.
Б. Мать велела мне поставить чайник.
B. Дом будут строить каменщики.
Г. У него была мечта отправиться на Байкал.
5. Укажите предложение, в котором между главными
членами должно быть тире.
A. Поляна, усыпанная белыми цветами, как детский сад, вышедший
на прогулку.
Б. Охранять природу означает охранять родной край.
B. Лед как сахар.
Г. Капли меда точно жемчуг.
6. Найдите двусоставные предложения.
A. Скамейка почернела от времени.
Б. В воздухе запахло гарью.
B. Буду слушать музыку падающей листвы.
Г. Мать, строго посмотрев на сына, вышла из комнаты.
7. Укажите односоставное предложение.
А. В лесу держался запах прелой листвы.
Б. Поэзия не профессия.
В. Вижу горы и долины.
Г. Подул с заречья ветерок.
8. Определите вид простого предложения: Снегом замело
входы в блиндажи.
A. определенно-личное
Б. неопределенно-личное
B. безличное
Г. двусоставное
9. Найдите предложение с ошибкой в постановке дефиса.
A. Письмо принесла девушка-почтальон.
Б. Пара испуганных куличков-перевозчиков низко пронеслась над
водой.
B. И смуглянка-молдаванка по тропинке в лес пошла.
Г. Вот хрустнул сучком заяц-беляк.
10. Укажите, чем осложнено предложение Река, сжатая с
обеих сторон стеной леса, пенилась, вздымая валы, и
стремительно скользила мимо.
А. однородными членами предложения
Б. обособленным определением, выраженным причастным
оборотом, и однородными членами одновременно
В. обособленным определением, выраженным причастным
оборотом, и обособленным обстоятельством, выраженным деепричастным
оборотом
Г. обособленным одновременно приложением и однородными
членами предложения
11. Где надо поставить знаки препинания?
Яркая иволга 1) обитательница высокого 2) березового
леса 3) дает знать о своем прибытии звучным 4) похожим на
флейту голосом.
A. 1 -тире, 2, 3, 4 - запятые.
Б. 1-тире, 3, 4 - запятые.
B. 1, 2, 3, 4 - запятые.
Г. 1, 3, 4 - запятые.
12. На месте каких цифр надо поставить запятые?
Он (Вронский) остановил кучера 1) не доезжая до аллеи
2) и 3) отворив дверцу 4) на ходу выскочил из кареты 5) и
пошел в аллею 6) ведущую к дому.
A. 1, 2, 3, 4, 5, 6.
Б. 1, 4, 6.
B. 1, 2, 3, 4, 6.
Г. 1, 4, 5, 6.
13. Найдите предложение с пунктуационной ошибкой.
A. Здесь, вместо лампы или свечи, горел яркий веерообразный огонек.
Б. Две старушки пили чай или, может быть, играли в карты, или
просто разговаривали, сидя в плетеных креслах у столика, покрытого
длинной, до пола, скатертью.
B. Однажды, в будний день, поутру я с дедом разгребал на дворе
снег, обильно выпавший за ночь.
Г. Так а не заснув, Феня разбудила Машу ни свет ни заря, со
вторыми петухами.
14. Какое предложение с цитатой оформлено неверно?
A. Л. Толстой говорил, что: «Слово - выражение мысли».
Б. Даль отмечал, что язык народа - «сокровищница нашего
языка».
B. По мнению Чехова, «праздная жизнь не может быть чистой».
Г. Тютчев пишет:
Умом Россию не понять.
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать -
В Россию можно только верить.
1. Найдите вид связи в словосочетании - управление:а) встретить вас;б) поворот налево;в) учить уроки;г) вдохновенно трудиться;д) в туристском походе;е) постоянные заботы.
2. Укажите повествовательное предложение.А. Люблю тебя, Петра творенье!Б. А вы любили когда-нибудь?В. Любите нас, хороших, добрых, милых.Г. Любовь моя, приди ко мне, приди!
З. Найдите предложение, в котором подлежащее выражено причастием.А. Отъезжающие вошли в вагон.Б. Бывалые и старые поучали молодых.В. Несколько провожающих стояли у вагона. Г. Встречающие, пройдите на второй путь
.4. Укажите предложение с составным глагольным сказуемым.А. Он казался очень смелым.Б. Я буду решать задачи.В. Жить - Родине служить.Г Ты обязан хорошо учиться
.5. Найдите пример с выделенным словом - прямым дополнением.А. Конек режет лед.Б. Встретить ночь готовится природа. В. Осень сменяет лето.Г. Отпуск мы провели очень весело на Черном море.6. Укажите предложение с несогласованным определением.А. Желание наказать дерзкого обидчика было очень сильно.Б. Новогодняя елка была украшена необыкновенно красиво.В. Еще не ставший знойным воздух приятно освежает грудь.Г. Сбылась мечта увидеть Москву
.7. Найдите предложение, в котором определение выражено именем существительным.А. Деревенские улицы просто тонули в густой зелени.Б. На чернобровом парне была ярко-красная рубаха навыпуск.В. Лестница на чердак была очень крутая.Г. Книга оказалась в портфеле
.8. В каком предложении выделенное слово - приложение?А. Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана.Б. Бабушки-старушки у окна сидят.В. Кремль стоит на берегу Москвы-реки.Г. Отец очень любит читать журнал «Огонек».
9. Укажите, в каком при мере нужно поставить тире между подлежащим и сказуемым.А. Этот доктор был замечательным человеком.Б. Стремиться вперед вот цель жизни.В. Бедность не порок.Г. Капли дождя словно алмазы.
10.Найдите, в каком предложении обстоятельство выражено неопределенной формой глагола.А. Мы решили поговорить о деле.Б. Все вышли на улицу посмотреть салют.В. Мне предложили выучить один из монологов Хлестакова.Г. Он принял решение молчать
а)Июльским утром пастухи в приаральских Каракумах увидели странное зрелище.
б)По пескам у горизонта плыли три белых паруса.
в)Первый раз о парусах на колёсах я слышал в начале года.
г)Чинить яхты-работа в дороге не очень приятная.
д)Яхты на колесах -удивительное зрелище.
2)В каких предложениях подлежащее выражено словосочетанием?
а)Средняя скорость ветра-двадцать километров в час.
б)"Аргументы и факты"-интересная газета.
в)В нашей семье все читают "Аргументы и факты".
г)Двадцать делится на два.
д)Четверо ребят отправились на рыбалку.
3)Найдите предложение с простым глагольным сказуемым.
а)Новичку это явление кажется странным.
б)Удар был короткий и сильный.
в)Сегодня мы будем тренироваться в зале.
г)Через месяц путешественники появились в Москве.
д)В оде Державина нарисован условный портрет монарха.
4)Найдите предложение с составным глагольным сказуемым.
а)Ящериц кругом было много.
б)Я хочу поговорить с ним об этом.
в)Он собирался написать письмо отцу.
г)Мы будем вместе решать эту проблему.
д)Удочки будто подбрасывала резвая волна.
5)Найдите предложение с составным именным сказуемым.
а)Летние ночи Петербурга-это непрерывная вечерняя заря.
б)Я не мог оторвать глаз от убегающего лося.
в)В лицо мне дышит свежая трава.
г)В комнате было тихо,темно и очень душно.
д)День будет долог,светел и горяч.
6)В каких предложениях нужно поставить тире?
а)Иметь хороший почерк одно из правил живописи.
б)Утро ясное,солнечное.
в)Читать вечером книги моё любимое занятие.
г)Снег у крыльца как песок зыбучий.
д)Пятью пять двадцать пять.
обозначающая добавочное к основному действие.
А)Космонавт слушает и улыбается.
Б)Приземлившись, он радостно осмотрелся вокруг.
В)Приземлившиеся парашютисты окружили товарища.
Г)Птицы хлопают крыльями и поднимаются вверх.
Д) Изогнув длинные шеи, птицы поднимаются вверх.
2.Найдите предложения, в которых есть деепричастие.
А) Мама сидела, откинувшись в кресле.
Б) Я открыл окно и залюбовался видом.
В) Брат склонил голову и писал что – то.
Г) Разложив игры, дети сели в кружок.
3.Найдите предложения с деепричастным оборотом. Знаки препинания расставьте.
Витя мыл посуду насвистывая какую – то песенку.
Из дома вышел человек и направился к машине.
Выйдя из дома человек направился к машине.
Человек вышедший из дома направился к машине.
Берега окружающие озеро густо поросли камышом.
Блеснула яркая молния и раздался удар грома.
Много тайн хранят леса опаленные войной.
Озеро взволнованное ветром шумело у берегов.
Георгины почерневшие от мороза печально свешивали свои головки.
Не узнав горя не узнаешь и радости.Мальчик шел и не разбирал дороги.
4.Найдите словосочетание с деепричастием.
Закутанный в тулуп;
проложенный геологами;
укрепил болт;
запер на замок;
вырастив урожай;
раскачивающихся от ветра.
Выкрашенный краской;
выкрасив краской;
устроенный по проекту;
устроившись на ночлег;
запертый дома;
заперев дом.
5. Распределите предложения по группам: в первую (1) поместите предложения с деепричастиями, во вторую (2) с другими частями речи. Знаки препинания расставьте.
А) Взглянув на звезды и мне звезда зажглась.
Б) Разбросанным в пыли по магазинам моим стихам настанет свой черед. В) И улыбаться всем глазам не опуская глаз.
Г) Я подымаюсь по белой дороге.
Д) Не опираясь на смуглую руку я говорила.
6. Образуйте от глаголов деепричастия и выделите суффиксы деепричастий:
Поднимаются -
Изогнуться –
пригревают -
проснулись -
описывала –
раздумывал –
7. Определите вид деепричастий:
1. И, перевесившись через заборные колья, вижу просторы.
2. И, всхлипывая, затихнуть нет сил.
3. Днепром разламывая лед…
4. Врасплох, не готовясь …
5. Замораживая закаты…
6.Голову сжав, слушать надо…
А мы вас ждали, ждали, ждали... Ну, что скажешь, Родион Жуков? Приехали? И с этими словами усатый крепко взял матроса за рукав. Лицо матроса исказилось. - Не трожь! - закричал он страшным голосом, рванулся и изо всех сил толкнул усатого кулаком в грудь. - Не тр-рожь больного человека, мор-рда! Рукав затрещал. - Стой! Но было поздно. Матрос вырвался и бежал по палубе, увертываясь и виляя между корзинами, ящиками, людьми. За ним бежал усатый. Глядя со стороны, можно было подумать, что эти двое взрослых людей играют в салки. Они, один за другим, нырнули в проход машинного отделения. Затем вынырнули с другой стороны. Пробежали вверх по трапу, дробно стуча подошвами и срываясь со скользких медных ступенек. - Стой, держи! - кричал усатый, тяжело сопя. В руках у матроса появилась оторванная откуда-то на бегу рейка. - Держи, держи-и-и! Пассажиры со страхом и любопытством сбились на палубе. Кто-то пронзительно засвистел в полицейский свисток. Матрос со всего маху перепрыгнул через высокую крышку люка. Он увернулся от усатого, обежавшего сбоку, вильнул, перепрыгнул через люк обратно и вскочил на скамейку. Со скамейки - на перила борта, схватился за флагшток кормового флага, изо всей силы шарахнул усатого рейкой по морде и прыгнул в море. Над кормой взлетели брызги. - Ах! Пассажиры все, сколько их ни было, качнулись назад, будто на них спереди дунуло. Усатый метался возле борта, держась руками за лицо, и хрипло кричал: - Держите, уйдет! Держите, уйдет! Старший помощник шагал вверх по трапу через три ступеньки со спасательным кругом. - Человек за бортом! Пассажиры качнулись вперед к борту, будто на них дунуло сзади. Петя протиснулся к борту. Уже довольно далеко от парохода, среди взбитого белка пены, на волне качалась, как поплавок, голова плывущего человека. Но только он плыл не к пароходу, а от парохода, изо всех сил работая руками и ногами. Через каждые три-четыре взмаха он поворачивал назад злое, напряженное лицо. Старший помощник заметил, что человек за бортом, видать, не имеет ни малейшего желания быть "спасенным". Наоборот, он явно старается уйти как можно дальше от спасителей. Кроме того, он превосходно плывет, а до берега сравнительно недалеко. Так что все в порядке. Нет никаких оснований волноваться. Напрасно усатый хватал старшего помощника за рукав, делал зверские глаза, требовал остановить пароход и спустить шлюпку. - Это политический преступник. Вы будете отвечать! Помощник флегматично пожал плечами: - Не мое дело. Не имею приказанья. Обратитесь к капитану. Капитан же только махнул рукой. И так опаздываем. Куда там, батюшка! Очень нужно. Вот через полчасика пришвартуемся, тогда и ловите своего политического. А у нас пароходство коммерческое и частное. Оно политикой не занимается, и на этот счет нет никаких инструкций. Тогда усатый, ругаясь сквозь зубы, с ободранной мордой, стал пробираться сквозь толпу приготовившихся к высадке пассажиров третьего класса к тому месту, куда должны были подать сходни. Он грубо расталкивал испуганных людей, наступал на ноги, пихал корзины и наконец очутился у самого борта, с тем чтобы первому выскочить на пристань, как только причалят. Между тем голова матроса уже еле-еле виднелась в волне среди флажков, качавшихся над рыбачьими сетями и переметами.
9 В ОДЕССЕ НОЧЬЮ
Берег быстро темнел, становился голубым, синим, лиловым. На суше уже наступил вечер. В море было еще светло. Глянцевая зыбь отражала чистое небо. Но все же вечер чувствовался и тут. Выпуклые стекла незаметно зажженных сигнальных фонарей на крыльях парохода - настолько темные и толстые, что днем невозможно было отгадать, какого они цвета, - теперь стали просвечивать зеленым и красным и хотя еще не освещали, но уже явственно светились. Синий город, с куполообразной крышей городского театра и колоннадой Воронцовского дворца, возник как-то сразу и заслонил полгоризонта. Водянистые звезды портовых фонарей жидко отражались в светлом и совершенно неподвижном озере гавани. Туда и заворачивал "Тургенев", очень близко огибая толстую башню, в сущности, не очень большого маяка с колоколом и лестницей. В последний раз в машинном отделении задилинькал капитанский звонок. - Малый ход! - Самый малый! Быстро и почти бесшумно скользил узкий пароходик мимо трехэтажных носов океанских пароходов Добровольного флота, выставленных в ряд с внутренней стороны брекватера. Чтобы полюбоваться их чудовищными якорями, Пете пришлось задрать голову. Вот это пароходы! - Стоп! В полной тишине с разгону, не уменьшая хода, несся "Тургенев" наискось через гавань - вот-вот врежется в пристань. Две длинные морщины тянулись от его острого носа, делая воду полосатой, как скумбрия. По борту слабо журчала вода. От надвигавшегося города веяло жаром, как из печки. И вдруг Петя увидел торчащие из зеркальной воды трубу и две мачты. Они проплыли совсем близко от борта, черные, страшные, мертвые... Пассажиры, столпившиеся у борта, ахнули. - Потопили пароход, - сказал кто-то тихо. "Кто же потопил?" - хотел спросить мальчик, чувствуя ужас. Но тут же увидел еще более жуткое: железный скелет сгоревшего парохода, прислоненный к обуглившемуся причалу. - Сожгли, - еще тише сказал тот же голос. Тут навалилась пристань. - Задний ход! Замолкшие было колеса шумно забили, закрутились в обратную сторону. Воронки побежали по воде. Пристань стала удаляться, как-то такое переходить на ту сторону, потом опять - очень медленно - приблизилась, но уже с другого борта. Над головами пассажиров пролетел, разматываясь на лету, свернутый канат. Петя почувствовал легкий толчок, смягченный веревочной подушкой. С пристани подали сходни. Первым по ним сбежал усатый и тотчас пропал, смешавшись с толпой. Вскоре, дождавшись своей очереди, и наши путешественники медленно сошли на мостовую пристани. Мальчика удивило, что у сходней стояли городовой и несколько человек штатских. Они самым внимательным образом осматривали каждого сходившего с парохода. Осмотрели они также и папу. При этом господин Бачей машинально стал застегиваться, выставив вперед дрожащую бородку. Он крепко стиснул ручку Павлика, и лицо его приняло точно такое же неприятное выражение, как утром в дилижансе, когда он разговаривал с солдатом. Они наняли извозчика - Павлика посадили на переднюю откидную скамеечку, а Петя, совершенно как взрослый, поместился рядом с папой на главном сиденье - и поехали. При выезде из агентства у ворот стоял часовой в подсумках, с винтовкой. Этого раньше никогда не было. - Папа, почему стоит часовой? - шепотом спросил мальчик. - Ах, боже мой! - раздраженно сказал отец, дергая шеей. - Отчего да почему! А я почем знаю? Стоит и стоит. А ты сиди. Петя понял, что расспрашивать не надо, но также не надо и сердиться на раздражительность папы. Но когда на железнодорожном переезде мальчик вдруг увидел сожженную дотла эстакаду, горы обугленных шпал, петли рельсов, повисших в воздухе, колеса опрокинутых вагонов, весь этот неподвижный хаос, он закричал, захлебываясь: - Ой, что это? Посмотрите! Послушайте, извозчик, что это? - Пожгли, - сказал извозчик таинственно и закачал головой в твердой касторовой шляпе, не то осуждая, не то одобряя. Проехали мимо знаменитой одесской лестницы. Вверху ее треугольника, в пролете между силуэтами двух полукруглых симметричных дворцов, на светлом фоне ночного неба стояла маленькая фигурка дюка де Ришелье с античной рукой, простертой к морю. Сверкали трехрукие фонари бульвара. С эспланады открытого ресторана слышалась музыка. Над каштанами и гравием бульвара бледно дрожала первая звезда. Петя знал, что именно там, наверху, за Николаевским бульваром, сияло и шумело то в высшей степени заманчивое, недоступное, призрачное, о чем говорилось в семействе Бачей с оттенком презрительного уважения: "в центре". В центре жили "богатые", то есть те особые люди, которые ездили в первом классе, каждый день могли ходить в театр, обедали почему-то в семь часов вечера, держали вместо кухарки повара, а вместо няньки - бонну и зачастую имели даже "собственный выезд", что уже превышало человеческое воображение. Разумеется, Бачей жили далеко не "в центре". Дрожки, треща по мостовой, проехали низом, Карантинной улицей, и затем, свернув направо, стали подниматься в город. Петя за лето отвык от города. Мальчик был оглушен хлопаньем подков, высекавших на мостовой искры, дробным стуком колес, звонками конок, скрипом обуви и твердым постукиванием тросточек по тротуару, выложенному синими плитками лавы. На экономии, среди сжатых полей, в широко открытой степи, уже давно свежо и грустно золотела осень. Здесь, в городе, все еще стояло густое, роскошное лето. Томная ночная жара неподвижно висела в бездыханном воздухе улиц, заросших акациями. В открытых дверях мелочных лавочек желтели неяркие языки керосиновых ламп, освещая банки с крашеными леденцами. Прямо на тротуаре, под акациями, лежали горы арбузов - черно-зеленых глянцевых "туманов" с восковыми лысинами и длинных "монастырских", светлых, в продольную полоску. Иногда на углу возникало сияющее видение фруктовой лавки. Там персы в нестерпимо ярком свете только что появившихся калильных ламп обмахивали шумящими султанами из папиросной бумаги прекрасные крымские фрукты крупные лиловые сливы, покрытые бирюзовой пылью, и нежные коричневые, очень дорогие груши "бер Александр". Сквозь железные решетки, увитые диким виноградом, в палисадниках виднелись клумбы, освещенные окнами особняков. Над роскошно разросшимися георгинами, бегониями, настурциями трепетали пухлые ночные бабочки-бражники. С вокзала доносились свистки паровиков. Проехали мимо знакомой аптеки. За большим цельным окном с золотыми стеклянными буквами выпукло светились две хрустальные груши, полные яркой фиолетовой и зеленой жидкости. Петя был уверен - яда. Из этой аптеки носили для умирающей мамы страшные кислородные подушки. Ах, как ужасно они храпели возле маминых губ, черных от лекарств! Павлик совсем спал. Отец взял его на руки. Головка ребенка болталась и подпрыгивала. Тяжеленькие голые ноги сползали с отцовских колен. Но пальчики крепко держали сумку с заветной копилкой. Таким его и передали с рук на руки кухарке Дуне, ожидавшей господ на улице, когда извозчик наконец остановился у ворот с глухим треугольным фонариком, слабо светившимся вырезанной цифрой. - С приездом! С приездом! Все еще продолжая чувствовать под ногами валкую палубу, Петя вбежал в парадное. Какая громадная, пустынная лестница! Ярко и гулко. Сколько ламп! На стене каждого пролета - керосиновая лампа в чугунном кронштейне. И над каждой лампой сонно качается в световом круге крышечка. Медные, ярко начищенные таблички на дверях. Кокосовые маты для ног. Детская коляска. Все эти крепко забытые вещи вдруг возникли перед Петиными изумленными глазами во всей своей первобытной новизне. К ним надо опять привыкать. Вот где-то вверху звонко, на всю лестницу, щелкнул ключ, бухнула дверь, быстро заговорили голоса. Каждое восклицание - как пистолетный выстрел. Побежали легкие и бравурные звуки рояля, приглушенные стеной. Это музыка настойчивыми аккордами напоминала мальчику о своем существовании. И наконец... боже мой!.. Кто это?.. Из двери выбегает забытая, но ужасно знакомая дама в синем шелковом платье с кружевным воротничком и кружевными манжетами. У нее красные от слез, возбужденные, радостные глаза, натянувшиеся от смеха губы. Ее подбородок дрожит не то от смеха, не то от слез. - Павлик! Она вырывает у кухарки из рук Павлика. - Бож-же мой, какой стал тяжелый! Павлик открывает совершенно черные со сна глаза, с безгранично равнодушным изумлением говорит: - О? Тетя! И засыпает опять. Ну да, конечно, конечно же, это тетя! Отлично знакомая, дорогая, родная, но только немножко забытая тетя. Как можно было не узнать? - Петя? Мальчик! Какая громадина! - Тетя, вы знаете, что с нами было? - сразу же начал Петя. - Тетя, вы ничего не знаете! Да тетя же! Вы слушайте, что только с нами было. Тетя, да вы же не слушаете! Тетя, вы же слушайте! - Хорошо, хорошо, только не всё сразу. Иди в комнаты. А где же Василий Петрович? - Здесь, здесь... По лестнице поднимался отец: - Ну, вот и мы. Здравствуйте, Татьяна Ивановна. - С приездом, с приездом! Пожалуйте. Не укачало вас? - Ничуть. Прекрасно доехали. Нет ли у вас мелочи? У извозчика нет с трех рублей сдачи. - Сейчас, сейчас. Вы только не беспокойтесь... Петя, да не путайся же ты под ногами... После расскажешь. Дуня, голубчик, сбегайте вниз отнесите извозчику... Возьмите у меня на туалете... Петя вошел в переднюю, показавшуюся ему просторной, сумрачной и до такой степени чужой, что даже тот черномазый большой мальчик в соломенной шляпе, который вдруг появился, откуда ни возьмись, в ореховой раме забытого, но знакомого зеркала, освещенного забытой, но знакомой лампой, не сразу был узнан. А его-то, кажется, Петя мог узнать без труда, так как это именно и был он сам!
10 ДОМА
Там, в экономии, была маленькая, чисто выбеленная комнатка с тремя парусиновыми кроватями, покрытыми летними марсельскими одеялами. Железный рукомойник. Сосновый столик. Стул. Свеча в стеклянном колпаке. Зеленые решетчатые ставни-жалюзи. Крашеный пол, облезший от постоянного мытья. Как сладко и прохладно было засыпать, наевшись простокваши с серым пшеничным хлебом, под свежий шум моря в этой пустой, печальной комнате! Здесь было совсем не то. Это была большая квартира, оклеенная старыми бумажными шпалерами и заставленная мебелью в чехлах. В каждой комнате шпалеры были другие и мебель другая. Букеты и ромбы на шпалерах делали комнаты меньше. Мебель, называвшаяся здесь "обстановка", глушила шаги и голоса. Из комнаты в комнату переносили лампы. В гостиной стояли фикусы с жесткими вощеными листьями. Их новые побеги торчали острыми стручками, как бы завернутыми в сафьяновые чехольчики. Свет переставляемых ламп переходил из зеркала в зеркало. На крышке пианино дрожала вазочка: это по улице проезжали дрожки. Треск колес соединял город с домом. Пете ужасно хотелось, поскорее напившись чаю, выбежать хоть на минуточку во двор - узнать, как там и что, повидаться с мальчиками. Но было уже очень поздно: десятый час. Все мальчики, наверно, давно спят. Хотелось поскорее рассказать тете или, на худой конец, Дуне про беглого матроса. Но все были заняты: стелили постели, взбивали подушки, вынимали из комода тяжелые, скользкие простыни, переносили из комнаты в комнату лампы. Петя ходил за тетей, наступая на шлейф, и канючил: - Тетя, что же вы меня не слушаете? Послушайте!.. - Ты видишь, я занята. - Тетя, ну что вам стоит! - Завтра расскажешь. - Ой, какая вы в самом деле! Не даете рассказать. Ну тетя же! - Не путайся под ногами. Расскажи Дуне. Петя уныло плелся на кухню, где на окне в деревянном ящике рос зеленый лук. Дуня торопливо гладила на доске, обшитой солдатским сукном, наволочку. Из-под утюга шел сытный пар. - Дуня, послушайте, что с нами было... - жалобным голосом начинал Петя, глядя на Дунин голый жилистый локоть с натянутой глянцевитой кожей. - Панич, отойдите, а то, не дай бог, обшмалю утюгом. - Да вы только послушайте! - Идите расскажите тете. - Тетя не хочет. Я лучше вам расскажу. Ду-уня же! - Идите барину расскажите. - Ой, боже мой, какая вы глупая! Папа же знает. - Завтра, панич, завтра... - А я хочу сегодня... - Отойдите из-под локтя. Мало вам комнат, что вы еще в кухню лазите? - Я, Дунечка, расскажу и сейчас же уйду, честное благородное слово, святой истинный крест! - От наказание с этим мальчиком! Приехал на мою голову. Дуня с сердцем поставила утюг на конфорку. Схватила выглаженную наволочку и бросилась в комнаты так стремительно, что по кухне пролетел ветер. Петя горестно потер кулаками глаза, и вдруг его одолела такая страшная зевота, что он с трудом дотащился до своей кровати и, не в состоянии разлепить глаза, начал, как слепой, стаскивать матроску. Он едва дотянулся разгоревшейся щекой до подушки, как тотчас заснул таким крепким сном, что даже не почувствовал бороды отца, пришедшего, по обычаю, поцеловать его на сон грядущий. Что касается Павлика, то с ним пришлось-таки повозиться. Он до того разоспался на извозчике, что папа и тетя вместе раздели его с большим трудом. Но едва его уложили в постель, как мальчик открыл совершенно свежие глаза, с изумлением осмотрелся и сказал: - Мы еще едем? Тетя нежно поцеловала его в горячую пунцовую щечку: - Нет, уже приехали. Спи, детка. Но оказалось, что Павлик уже выспался и склонен был к разговорам: - Тетя, это вы? - Я, курочка. Спи. Павлик долго лежал с широко открытыми, внимательными, темными, как маслины, глазами, прислушиваясь к незнакомым городским звукам квартиры. - Тетя, что это шумит? - наконец спросил он испуганным шепотом. - Где шумит? - Там. Храпит. - Это, деточка, вода в кране. - Она сморкается? - Сморкается, сморкается. Спи. - А что это свистит? - Это паровоз свистит. - А где? - Разве ты забыл? На вокзале. Тут у нас напротив вокзал. Спи. - А почему музыка? - Это наверху играют на рояле. Разве ты уже забыл, как играют на рояле? Павлик долго молчал. Можно было подумать, что он спит. Но глаза его - в зеленоватом свете ночника, стоявшего на комоде, - отчетливо блестели. Он с ужасом следил за длинными лучами, передвигающимися взад и вперед по потолку. - Тетя, что это? - Извозчики ездят с фонарями. Закрой глазки. - А это что? Громадная бабочка "мертвая голова" со зловещим зуденьем трепетала в углу потолка. - Бабочка. Спи. - А она кусается? - Нет, не кусается. Спи. - Я не хочу спать. Мне страшно. - Чего ж тебе страшно? Не выдумывай. Такой большой мальчик! Ай-яй-яй! Павлик глубоко и сладко, с дрожью втянул в себя воздух. Схватил обеими горячими ручонками тетину руку и прошептал: - Цыгана видели? - Нет, не видела. - Волка видели? - Не видела. Спи. - Трубочиста видели? - Трубочиста не видела. Можешь спать совершенно спокойно. Мальчик еще раз глубоко и сладко вздохнул, перевернулся на другую щечку, подложил под нее ладошки ковшиком и, закрывая глаза, пробормотал: - Тетя, дайте ганьку. - Здравствуйте! А я-то думала, что ты от ганьки давно отвык. "Ганькой" назывался чистый, специальный носовой платок, который Павлик привык сосать в постели и без которого никак не мог уснуть. - Га-аньку... - протянул мальчик, капризно кряхтя. Однако тетя ганьки не дала. Большой мальчик. Пора отвыкать. Тогда Павлик, продолжая капризничать, потянул в рот угол подушки, обслюнил его, вяло улыбнулся слипшимися, как вареники, глазами. Но вдруг он с ужасом вспомнил про копилку: а что, если ее украли воры? Однако уже не было сил волноваться. И мальчик мирно уснул.
11 ГАВРИК
В этот же день другой мальчик, Гаврик - тот самый, о котором мы вскользь упомянули, описывая одесские берега, - проснулся на рассвете от холода. Он спал на берегу возле шаланды, положив под голову гладкий морской камень и укрыв лицо старым дедушкиным пиджаком. На ноги пиджака не хватило. Ночь была теплая, но к утру стало свежо. Босые ноги озябли. Гаврик спросонья стянул пиджак с головы и укутал ноги. Тогда стала зябнуть голова. Гаврик начал дрожать, но не сдавался. Хотел пересилить холод. Однако заснуть было уже невозможно. Ничего не поделаешь, ну его к черту, надо вставать. Гаврик кисло приоткрыл глаза. Он видел глянцевое лимонное море и сумрачную темно-вишневую зарю на совершенно чистом сероватом небе. День будет знойный. Но пока не подымется солнце, о тепле нечего и думать. Конечно, Гаврик свободно мог спать с дедушкой в хибарке. Там было тепло и мягко. Но какой же мальчик откажется от наслаждения лишний раз переночевать на берегу моря под открытым небом? Редкая волна тихо, чуть слышно, шлепает в берег. Шлепнет и уходит назад, лениво волоча за собой гравий. Подождет, подождет - и снова тащит гравий обратно, и снова шлепнет. Серебристо-черное небо сплошь осыпано августовскими звездами. Раздвоенный рукав Млечного Пути висит над головой видением небесной реки. Небо отражается в море так полно, так роскошно, что, лежа на теплой гальке, задрав голову, никак не поймешь, где верх, а где низ. Будто висишь среди звездной бездны. По всем направлениям катятся, вспыхивая, падающие звезды. В бурьяне тыркают сверчки. Где-то очень далеко на обрыве лают собаки. Сначала можно подумать, что звезды неподвижны. Но нет. Присмотришься - и видно, что весь небесный свод медленно поворачивается. Одни звезды опускаются за дачи. Другие, новые, выходят из моря. Теплый ветерок холодеет. Небо становится белее, прозрачнее. Море темнеет. Утренняя звезда отражается в темной воде, как маленькая луна. По дачам сонно кричат третьи петухи. Светает. Как же можно спать в такую ночь под крышей? Гаврик встал, сладко растянул руки, закатал штаны и, зевая, вошел по щиколотку в воду. С ума он сошел, что ли? Ноги и так озябли до синевы, а тут еще лезть в море, один вид которого вызывает озноб! Однако мальчик хорошо знал, что он делает. Вода только на вид казалась холодной. На самом деле она была очень теплой, гораздо теплее воздуха. Мальчик просто-напросто грел в ней ноги. Затем он умылся и так громко высморкался в море, что несколько головастых мальков, безмятежно заснувших под берегом, брызнули во все стороны, вильнули и пропали в глубине. Зевая и жмурясь на восходящее солнце, Гаврик насухо вытер рубашкой маленькое пестрое лицо с лилово-розовым носиком, облупленным, как молодая картофелька. - Ох-ох-ох... - сказал он совершенно как взрослый, не торопясь перекрестил рот, где до сих пор еще не хватало двух передних зубов, подобрал пиджак и побрел вверх валкой, цепкой походочкой одесского рыбака. Он продирался сквозь густые заросли сильно разросшегося бурьяна, осыпавшего мокрые ноги и штаны желтым порошком цветения. Хибарка стояла шагах в тридцати от берега на бугорке красной глины, мерцавшей кристалликами сланца. Собственно, это был небольшой сарайчик, грубо сколоченный из всякого деревянного старья: из обломков крашеных лодочных досок, ящиков, фанеры, мачт. Плоская крыша была покрыта глиной, и на ней росли бурьяны и помидоры. Когда еще была жива бабушка, она обязательно два раза в год - на пасху и на спаса - белила мелом хибарку, чтобы хоть как-нибудь скрасить перед людьми ее нищенский вид. Но бабушка умерла, и вот уже года три, как хибарку никто не белил. Ее стены потемнели, облезли. Но все же кое-где остались слабые следы мела, въевшегося в старое дерево. Они постоянно напоминали Гаврику о бабушке и о ее жизни, менее прочной, чем даже мел. Гаврик был круглый сирота. Отца своего он совсем не помнил. Мать помнил, но еле-еле: какое-то распаренное корыто, красные руки, киевское печатное кольцо на скользком, распухшем пальце и множество радужных мыльных пузырей, летающих вокруг ее железных гребенок. Дедушка уже встал. Он ходил по крошечному огороду, заросшему бурьяном, заваленному мусором, где ярко теплилось несколько больших поздних цветков тыквы - оранжевых, мясистых, волосатых, со сладкой жидкостью на дне прозрачной чашечки. Дедушка собирал помидоры в подол стираной-перестираной рубахи, потерявшей всякий цвет, но теперь нежно-розовой от восходящего солнца. Между задранной рубахой и мешковатыми штанами виднелся худой коричневый живот с черной ямкой пупа. Помидоров на огороде оставалось совсем мало. Поели почти всё. Дедушке удалось собрать штук восемь - маленьких, желтоватых. Больше не было. Старик ходил, опустив сивую голову. Поджав выскобленный по-солдатски подбородок, он пошевеливал босой ногой кусты бурьяна - не найдется ли там чего-нибудь? Но ничего больше не находилось. Взрослый цыпленок с тряпочкой на ноге бегал за дедушкой, изредка поклевывая землю, отчего вверху вздрагивали зонтички укропа. Дедушка и внучек не поздоровались и не пожелали друг другу доброго утра. Но это вовсе не обозначало, что они в ссоре. Наоборот. Они были большие приятели. Просто-напросто наступившее утро не обещало ничего, кроме тяжелого труда и забот. Не было никакого резона обманывать себя пустыми пожеланиями. - Всё поели, ничего не осталось, - бормотал дед, как бы продолжая вчерашний разговор. - Что ты скажешь! Восемь помидоров - куда это годится? На смех курям. - Поедем, что ли? - спросил Гаврик, посмотрев из-под руки на солнце. - Надо ехать, - сказал дед, выходя из огорода. Они вошли в хибарку и степенно напились из ведра, аккуратно прикрытого чистой дощечкой. Старик крякнул, и Гаврик крякнул. Дедушка потуже подтянул ремешок штанов, и внучек сделал то же самое. Затем дедушка достал с полочки кусок вчерашнего ситника и завязал его вместе с помидорами в ситцевый платок с черными капочками. Кроме того, он взял под мышку плоский бочоночек с водой, вышел из хибарки и навесил на дверь замок. Это была излишняя предосторожность. Во-первых, красть было нечего, а во-вторых, у кого бы хватило совести воровать у нищих? Гаврик снял с крыши весла и взвалил их на маленькое, но крепкое плечо. Сегодня дедушке и внучку предстояло много дела. Третьего дня бушевал шторм. Волна порвала переметы. Рыба не шла. Улова не было никакого. Денег не осталось ни копейки. Вчера море улеглось, и на ночь поставили перемет. Сегодня его надо было выбрать, успеть с рыбой на привоз, наживить перемет и вечером обязательно его опять поставить, чтобы не пропустить хорошей погоды. Они, натужась, стащили шаланду по гальке к воде и осторожно толкнули в волну. Стоя по колено в море, Гаврик поставил на корму садок для рыбы маленькую закрытую лодочку с дырками, сильно толкнул шаланду, разбежался и лег животом на борт, болтая над скользящей водой ногами, с которых падали сверкающие капли. И лишь когда шаланда проскочила сажени три-четыре, мальчик влез в нее и сел грести рядом с дедушкой. Каждый из них работал одним веслом. Это было легко и весело: кто кого перегребет? Однако оба они равнодушно хмурились и только покрякивали. Ладони у Гаврика приятно горели. Весло, опущенное в прозрачную зеленую воду, казалось сломанным. Узкая его лопаточка упруго шла под водой, гоня назад воронки. Шаланда подвигалась сильными рывками, поворачивая то вправо, то влево. То дедушка нажмет, то внучек нажмет. - Эх-х! - крякал дедушка, отваливаясь с силой. И шаланда рывком заворачивала влево. - Э-х-х! - еще сильнее крякал Гаврик. И лодка рывком выравнивалась и поворачивала вправо. Дедушка упирался в переднюю банку босой ногой со скрюченным большим пальцем и коротко рвал весло. Но и внучек не отставал. Он упирался обеими ногами и закусывал губу. - А вот не подужите, дедушка, - сквозь стиснутые зубы цедил Гаврик, обливаясь потом. - А вот подужу, - кряхтел дед, тяжело переводя дыхание. - Та, ей-богу, не подужите! - Побачимо! - Побачимо! Но как дедушка ни наваливался, ничего не получалось. Не те годы! Да и внучек подрос подходящий. Маленький-маленький, а смотри ты, какой упрямый! Против собственного деда не боится идти на спор! Дедушка сердито хмурился, искоса поглядывая из-под седых бровей на хлопчика, сопевшего рядом. И в его старчески водянистых глазах светилось веселое изумление. Так, не осилив друг друга, они отошли по крайней мере на версту от берега. Тут среди волн качались на пробках выцветшие флажки их перемета. Тем временем уже все море покрылось рыбачьими шаландами, вышедшими на лов. Высоко подскакивая и с маху шлепаясь в волну плоским рубчатым дном, высунутым из воды на треть, пронеслась под полным парусом новая синяя красавица шаланда "Надя и Вера". На корме, небрежно раскинувшись, лежал хорошо знакомый Гаврику малофонтанский рыбак Федя с черной семечкой, прилипшей к губе. Из-под клеенчатого козырька синей фуражки с якорными пуговичками лениво смотрели прекрасные томные глаза, почти прикрытые челкой, темной от брызг. Прижав каменной спиной круто повернутый румпель, Федя даже не взглянул на жалкую шаланду дедушки. Но Федин брат, Вася, в полосатом тельнике с короткими рукавами, увидев Гаврика, перестал раскручивать лесу самодура и, приложив к глазам против солнца руку, успел крикнуть: - Эй, Гаврюха, ничего, не дрейфь! Держись за воду - не потонешь! И "Надя и Вера" пронеслась мимо, обдав дедушку и внучка целым фонтаном брызг. Конечно, в этом не было ничего обидного. Обыкновенная дружеская шутка. Но дедушка на всякий случай сделал вид, что ничего не расслышал. Однако в глубине души осталась обида. Ведь и у него, у дедушки, была когда-то прекрасная шаланда с новеньким, прочным парусом. Ловил на ней дедушка на самодур скумбрию. Да еще как ловил! В иной день по две, по три сотни тащила покойная бабушка на привоз. Но жизнь прошла... И остались у дедушки лишь нищенская хибарка на берегу да старая шаланда без паруса. Парус пролечили, когда заболела бабушка. Да и то напрасно: все равно померла. Теперь такого паруса больше никогда не справишь. А без паруса какая же ловля? На смех курам! Разве только бычков на перемет. Грустно! Гаврик прекрасно понимал, о чем думает дедушка. Но и виду не подавал. Наоборот. Чтобы отвлечь старика от горьких мыслей, он стал деловито возиться возле перемета: вытаскивать первый флажок. Дедушка тотчас перебрался через банки, стал рядом с внучком, и они начали в четыре руки травить мокрый конец перемета. Вскоре пошли крючки. Однако бычков на них было мало, да и то мелочь. Гаврик крепко брал головастую трепещущую рыбку за скользкие жабры, ловко выдирал крючок из хищных челюстей и бросал ее в садок, спущенный в море. Но из десяти крючков едва ли на трех попадалась настоящая добыча - на остальных болтались тощие глосики или крабы. - Не идут на креветку, - сокрушенно бормотал дедушка. - Ну что ты скажешь! Одна мелочь. Надо мясом наживлять. На мясо обязательно пойдут. А где это взять тое мясо, если оно на привозе по одиннадцать копеек фунт! Просто курям на смех. Но тут вдруг навалилось что-то громадное, с коричневым дымом. Пролетели по воде две косые тени. Страшно зашумела вода... И совсем близко от шаланды прошел пароход, хлопотливо мелькая красными лопастями колес. Лодку подбросило, потом уронило, потом опять подбросило. Флажки перемета запрыгали почти под самыми колесами. Еще немножко - и их смолотило бы в щепки. - Эй, на "Тургеневе"! - заорал дедушка не своим голосом и растопырил руки, как бы желая остановить несущуюся лошадь. - Что у вас, повылазило? Не видите переметов? Паршивые сволочи! Но пароход уже благополучно пронесло. Он шумно удалялся - с трехцветным флагом за кормой, со спасательными кругами и шлюпками, с пассажирами, с клубами бурого каменноугольного дыма, - оставляя за собой крупное белоснежное кружево на чистой темно-зеленой воде. Значит, было уже семь часов утра. "Тургенев" заменял рыбакам часы. В восемь часов вечера он проходил обратно из Аккермана в Одессу. Надо было торопиться, чтобы не опоздать с бычками на привоз. Дедушка и внучек наскоро позавтракали помидорами с хлебом, запили свой завтрак водой, которая уже успела нагреться в бочоночке и приобрести дубовый привкус, и торопливо взялись за перемет.
12 "ПОДУМАЕШЬ, ЛОШАДЬ!"
Часов около девяти Гаврик уже шагал в город. Он нес на плече садок с бычками. Можно было, конечно, переложить их в корзинку, но садок имел более солидный вид. Он показывал, что рыба совершенно свежая, живая, только что из моря. Дедушка остался дома чинить перемет. Хотя Гаврику едва минуло девять лет, но дедушка легко доверял ему такую важную вещь, как продажа рыбы. Он вполне надеялся на внучка. Сам понимает. Не маленький. А на кого ж старику было еще надеяться, как не на собственного внучка? С полным сознанием важности и ответственности поручения Гаврик деловито и даже несколько сумрачно шлепал по горячей тропинке среди пахучего бурьяна, оставляя в пыли отчетливые оттиски маленьких ножек со всеми пятью пальцами. Весь его сосредоточенный солидный вид как бы говорил: "Вы себе там как хотите - купайтесь в море, валяйтесь на песке, ездите на велосипедах, пейте возле будки зельтерскую воду, - мое дело рыбацкое - ловить бычков на перемет и продавать их на привозе, остальное меня не касается". Проходя мимо купальни, где над окошечком кассы висела замурзанная черная доска с надписью мелом "18°", Гаврик даже презрительно усмехнулся: до того противно было ему смотреть на белотелого толстяка с платочком на лысине. Толстяк, заткнув пальцами нос и уши, окунулся в глинистую прибрежную воду, не отходя от спасательного каната, обросшего зеленой бородой тины. Подняться на обрыв можно было двумя способами: по длинному, пологому спуску в три марша или по крутой, почти отвесной деревянной лестнице с гнилыми ступеньками. Нечего и говорить, что Гаврик выбрал лестницу. Поджав губы, мальчик быстро заработал ногами. До самого верха он добежал, ни разу не остановившись передохнуть. Пыльный, но тенистый переулок вывел его мимо "Заведения теплых морских ванн" к юнкерскому училищу. Тут уж был почти совсем город. По Французскому бульвару, в тени пятнистых платанов, тащилась в Аркадию открытая конка. Со стороны солнца она была занавешена парусиной. С задней площадки торчал вверх пучок бамбуковых удочек с поплавками, наполовину красными, наполовину синими. Три бодрые клячи щелкали подковами по мелкому щебню. Визжал и ныл на повороте тормоз. Будка квасника особенно привлекала внимание мальчика. Это был рундук под двускатной крышей на двух столбиках. Снаружи он был выкрашен зеленой масляной краской, а внутри - такой же густой и блестящей - белой. Сам квасник являл собою вид такой непревзойденной праздничной красоты, что Гаврик каждый раз, как его видел, не мог не остановиться на углу в порыве восхищения и зависти. Гаврик никогда не задумывался над вопросом, кем ему быть, когда он вырастет и станет взрослым. Особенно нечего выбирать. Но уж если выбирать, то, разумеется, квасником. Все одесские квасники были нарядные и красивые, как на картинке. А этот в особенности. Ни дать ни взять - Ванька-ключник. И точно. Высокий купеческий картуз тонкого синего сукна, русые кудри, сапоги бутылками. А рубаха! Господи, да такую рубаху только и надевать что на первый день пасхи: блестящая, кумачовая, рукава пузырями, длинная - до колен, со множеством синеньких стеклянных пуговичек! А поверх рубахи - черный суконный жилет с серебряной часовой цепочкой, вдетой в петлю серебряной палочкой. Один вид его пламенной рубахи вызывает в человеке желание напиться холодного квасу. А как он работает! Ловко, споро, чисто... Вот подходит покупатель: - Дай-ка, милый, стаканчик. - Какого прикажете? Кислого, сладкого? Сладкий копейка кружка, кислый - на копейку две. - Давай кислого. - Извольте-с! И тут же мигом одна рука проворно отдирает за кольцо круглую крышку рундука и лезет в глубокий ледяной сумрак за бутылкой, в то время как другая вытирает тряпкой и без того сухой белый прилавок, полощет в ведре громадную литую кружку с жульническим толстым дном, щегольски переворачивает эту кружку и со стуком ставит перед покупателем. Маленький штопор вонзается в пробку. Бутылка, зажатая между сапог, стреляет. Рыжая пена лезет из горлышка длинными буклями. Молодец опрокидывает бутылку над кружкой, наполняя ее на четверть желто-лимонным квасом и на три четверти пеной. Покупатель жадно сдувает пену и пьет, пьет, пьет... А Ванька-ключник уже лихо вытирает стойку и смахивает мокрую копейку с орлом в жестяную коробочку из-под монпансье фабрики "Бр. Крахмальниковы". Вот это человек! Вот это жизнь! Конечно, Гаврику ужасно хотелось выпить квасу, но не было денег. Может быть, на обратном пути, да и то вряд ли. Дело в том, что хотя бычков и было в садке сотни две, но торговке, которой всегда продавали улов, дедушка сильно задолжал. Он взял у нее на прошлой неделе три рубля на пробки и крючки для перемета, а отдал всего рубль сорок пять. Так что оставалось больше чем полтора рубля долгу - деньги громадные. Хорошо, если торговка согласится удержать не всё. А если всё? Тогда дай бог, чтоб осталось на мясо для наживки и на хлеб, а уж о квасе нечего и думать! Гаврик сплюнул совершенно так же, как это делали взрослые рыбаки, когда их одолевала забота. Он переставил садок с одного плеча на другое и отправился дальше, унося в воображении нарядный образ Ваньки-ключника и душистую прохладу кислого кваса, которого так и не попробовал. Дальше шел уже настоящий город, с высокими домами, лавками, складами, воротами. Все было испещрено сквозной тенью акаций, светившихся зелеными виноградинами листьев. По мостовой тарахтел фургон. Пестрая тень неслась сверху вниз по лошадям в высоких немецких хомутах, по кучеру, по белым стенкам с надписью: "Завод искусственного льда". Шли кухарки с корзинами. По ним тоже скользила тень. Собаки с высунутыми языками подбежали к специальным жестянкам, прикованным к стволам деревьев. Задрав хвост бубликом, они лакали теплую воду, чрезвычайно довольные одесской городской управой, позаботившейся о том, чтобы они не бесились от жажды. Все это было хорошо знакомо и малоинтересно. Но вот что вызвало изумление - тележка, запряженная пони. Такой маленькой лошадки Гаврик еще никогда в жизни не видывал. Не больше теленка и вместе с тем совершенно как большая. Бежевая, пузатенькая, с шоколадной гривкой и маленьким, но пышным хвостом, в соломенной шляпке с дырами для ушей, она стояла, подняв мохнатые ресницы, смиренно и скромно, как благовоспитанная девочка, возле подъезда в тени акации. Лошадку окружали дети. Гаврик подошел и долго стоял молча, не зная, как отнестись к феномену. Нет слов, лошадка ему понравилась. Но вместе с тем она вызывала также и чувство раздражения. Он обошел лошадку со всех сторон. Лошадь как лошадь: копытца, челочка, зубки. Но до чего же маленькая! Даже противно. - Подумаешь, лошадь! - сказал он с презрением и сморщил нос. - Это не лошадь, это не лошадь! - поспешно затараторила девочка с двумя косичками, приседая от восторга и хлопая в ладоши, - Это совсем не лошадь, а всего только поня. - А вот лошадь, - сумрачно сказал Гаврик и тотчас надулся от стыда за то, что не удержался и унизился до разговора с такой малявкой в бантиках. - А вот поня, а вот поня! - Из цирка, - сиплым басом проговорил Гаврик, как бы не обращаясь ни к кому. - Обыкновенная из цирка. - А вот не из цирка, а вот не из цирка! Поня. На ней развозят керосин Нобеля, на поне. Видишь, жестянки. Действительно, в тележке стояли чистенькие бидоны с керосином. Для Гаврика это была полная неожиданность. Известно всем, что керосин покупается в лавочке на копейку кварта в собственную посуду. Но чтоб его развозили по домам в тележке, да еще и запряженной какой-то нарядной поней, - это было уж слишком! - Простая лошадь! - сердито огрызнулся Гаврик, отходя прочь. - А вот и поня! А вот поня! А вот поня! - кричала ему вслед девочка, как попугай, и, приседая, хлопала в ладоши. "Сама ты поня", - подумал Гаврик, но, к сожалению, не было времени затевать крупную ссору. Огибая вокзальный сквер, из-за чугунной решетки которого горячо и сухо пахло миртом и туей с терпкими шишечками, мальчик остановился, задрал голову и довольно долго смотрел на циферблат вокзальных часов. Совсем недавно он наконец научился узнавать по часам время. Теперь он не мог пройти мимо часов без того, чтобы не остановиться и не посчитать. Он еще считал по пальцам эти странные палочки римских цифр, так не похожих на обычные цифры из арифметики. Он только знал, что самая верхняя - двенадцать и от нее надо начинать считать. Гаврик поставил к ногам садок и зашевелил губами, крепко загибая пальцы. - Одна, две, три, четыре... - шептал он, наморщив лоб. Маленькая стрелка стояла на девяти, а большая на шести. - Девять и с половиной, - со вздохом удовлетворения проговорил мальчик, вытирая рубахой пот с носа. Похоже, что так. Но все же не мешало бы проверить. - Дядя, сколько время? Господин в чесучовом пиджаке и люфовом шлеме "здравствуй и прощай" приложил к римскому носу золотое пенсне, задрал седую бородку, мельком взглянул на циферблат и быстро сказал: - Половина десятого. Гаврик остолбенел от изумления: - Дядя, а как же там написано - девять и с половиной? - Значит, и есть полчаса десятого, - не глядя на мальчика, строго сказал господин, сел на извозчика и уехал, поставив между колен палку с костяным набалдашником. Гаврик стоял некоторое время, полуоткрыв рот с недостающими зубами, стараясь понять, пошутил ли над ним барин или так оно и есть. Наконец он взвалил на плечо садок, подтянул штаны и пошел дальше, крутя головой и недоверчиво улыбаясь.
«Изобразительно-выразительные средства языка» - Умение оценивать письменные высказывания. Аллюзия. Стилистические фигуры. Жаргонизмы. Многосоюзие. Цифры, соответствующие номеру. Земля - космическое тело. Литота. Изобразительно-выразительные средства. Лексические средства выразительности. Парцелляция. Термин. Сравнение. Фонетические средства. Антитеза. Эпифора. Многозначные слова. Сидел старый человек. Анафора. В саду горит костёр рябины красной.
«Метафора» - Зеркальная рябь водоёма. Метафоры Бориса Пастернака. Горбатая планета. Очеловечивание мира. Золотые руки. Созданные одним человеком, обычно писателем или поэтом, и не ставшие общеупотребительными. Бывает и наоборот – некоторые свойства и явления неживой материи переносят в мир человека. Костёр рябины красной; Берёзовый весёлый язык рощи; Ситец неба. Метафора. Метафоры Сергея Есенина. Золотая листва.
«Средства художественной выразительности» - Картинная живопись слова. Орлица. Служебное слово. Восточная мудрость. Тайны словесного искусства. Месяц. Действие. Эпитеты. Вспомните стихотворение. Образ зимы. Неодушевленные предметы. Закончить предложения. Образы радости и печали. Изобразительно-выразительные средства языка. Простор изображенной картины. Художественный образ. Воображение.
«Сравнение как средство выразительности» - Найдите в тексте сравнение, соответствующее данным картинкам. Объясните значения. Найдите и объясните сравнение. Сравнение. Листопад. Найдите в тексте соответствующее сравнение. Оглавление. «Листопад». Цели урока. Найдите в стихотворении сравнение по картинке. Сравнения в художественном тексте. Подумайте, какую роль играют сравнения в художественном тексте. Сравнения развивают фантазию, воображение.
«Метафора в языке» - Метафора предполагает перенос признаков одного предмета на другой. Метафоры в китайском языке. Различия в языке отражают различия в национальной ментальности. Теория метафоры. Метафорические единицы. Поклонник славы и свободы, в волненьи бурных дум своих. Метафоры в русском языке. «Огненные» метафоры. Метафора – поэтический прием. Придет ли час моей свободы. «Водная» и «огненная» метафоры. Слово ВОЛНОВАТЬСЯ этимологически связано со словом ВОЛНА.
«Метонимия» - Успехов в определении метонимий! Выпил стакан. На полках – сплошной хрусталь. Сравните: изделия из фарфора и хрусталя – выставка фарфора и хрусталя. Метонимия. Слова золото, хрусталь, фарфор могут обозначать материал: изделия из золота, хрусталя или фарфора. Слова тарелка, стакан обозначают и определённые виды посуды (тарелка супу, стакан воды) и содержимое, влитое в посуду. например: Съел две тарелки.
Ветер уже успел сорвать чью-то соломенную шляпу, и она уплывала за кормой, качаясь на широкой полосе пены.
Четыре слепых еврея в синих очках гуськом поднимались по трапу, придерживая котелки. Усевшись на скамейке верхней палубы, они порывисто ударили в смычки.
Раздирающие фальшивые звуки марша «На сопках Маньчжурии» тотчас смешались с тяжелыми вздохами старой машины.
С развевающимися фалдами фрака пробежал вверх по тому же трапу один из двух пароходных официантов в сравнительно белых нитяных перчатках. С ловкостью фокусника он размахивал крошечным подносиком с дымящейся бутылкой «лимонада-газёс» .
Так началось море.
Петя уже успел облазить весь пароход. Он выяснил, что подходящих детей нет и завести приятное знакомство почти не с кем.
Сначала, правда, была некоторая надежда на тех двух девочек, перед которыми Петя так неудачно показал свои морские познания.
Но эта надежда не оправдалась.
Прежде всего, девочки ехали в первом классе и сразу же дали понять, заговорив с гувернанткой по-французски, что мальчик из второго класса не их поля ягода.
Затем одну из них сейчас же, как вышли в море, укачало, и она – Петя видел это в незапертую дверь – лежала на бархатном диване в недоступно роскошной каюте первого класса и сосала лимон, что было глубоко противно.
И наконец, оставшаяся на палубе девочка, несмотря на свою несомненную красоту и элегантность (на ней было короткое пальтишко с золотыми пуговицами с якорями и матросская шапочка с красным французским помпоном), оказалась неслыханной капризой и плаксой. Она бесконечно препиралась со своим папой, высоким, крайне флегматичным господином в бакенбардах и крылатке. Он был как две капли воды похож на лорда Гленарвана из книги «Дети капитана Гранта» .
Между отцом и дочерью все время происходил следующий диалог:
– Папа, мне хочется пить.
– Хочется, перехочется, перетерпится, – флегматично отвечал лорд Гленарван, не отрываясь от морского бинокля.
Девочка капризно топала ногой и в повышенном тоне повторяла:
– Мне хочется пить!
– Хочется, перехочется, перетерпится, – еще более невозмутимо говорил отец.
Девочка с упрямой яростью твердила:
– Папа, мне хочется пить! Папа, мне хочется пить! Папа, мне хочется пить!
Слюни кипели на ее злых губах. Она нудно тянула голосом, способным у кого угодно вымотать душу:
– Па-а-апа-а-а, мне-е-е хочетца-а-а пи-и-ить!..
На что лорд Гленарван еще равнодушнее говорил, не торопясь и не повышая голоса:
– Хочется, перехочется, перетерпится.
Разумеется, ни о каком знакомстве нечего было и думать.
Тогда Петя нашел очень интересное занятие: он стал ходить по пятам за одним пассажиром. Куда пассажир – туда и Петя.
Может быть, другие пассажиры ничего не заметили. Но Пете бросилась в глаза одна вещь, сильно поразившая его.
Дело в том, что пассажир ехал без билета. А между тем старший помощник отлично это знал. Однако он почему-то не только ничего не говорил странному пассажиру, но даже как бы молчаливо разрешал ему ходить куда угодно, даже в каюту первого класса.
Петя ясно видел, что произошло, когда старший помощник подошел к странному пассажиру со своей проволочной кассой.
– Ваш билет, – сказал старший помощник.
Пассажир что-то шепнул ему на ухо. Старший помощник кивнул головой и сказал:
– Пожалуйста.
После этого никто уже больше не тревожил странного пассажира. А он стал прогуливаться по всему пароходу, заглядывая всюду: в каюты, в машинное отделение, в буфет, в уборную, в трюм.
Кто же он был?
Помещик? Нет. Помещики так не одевались и не так себя вели.
У бессарабского помещика обязательно был парусиновый пылевик и белый дорожный картуз с козырьком, захватанным пальцами. Затем кукурузные степные усы и небольшая плетеная корзиночка с висячим замком. В ней обязательно находились ящичек копченой скумбрии, помидоры, брынза и две-три кварты белого молодого вина в зеленом штофике.
Помещики ехали ради экономии во втором классе, держались все вместе, из каюты не выходили и все время закусывали или играли в карты.
Петя не видел в их компании странного пассажира.
На нем, правда, был летний картуз, но зато не было ни пылевика, ни корзиночки.
Нет, конечно, это был не помещик.
Может быть, он какой-нибудь чиновник с почты или учитель?
Хотя у него и была под пиджаком чесучовая рубашка с отложным воротником и вместо галстука висел шнурок с помпончиками, но зато никак не подходили закрученные вверх черные, как вакса, усы и выскобленный подбородок.
И уже совсем не подходило ни к какой категории пассажиров небывалой величины дымчатое пенсне на мясистом, вульгарном носу с ноздрями, набитыми волосом.
Нет, тут положительно что-то было неладно.
Засунув руки в карманы – что, надо сказать, было ему строжайше запрещено, – Петя с самым независимым видом расхаживал за странным пассажиром по всему пароходу.
Сперва странный пассажир постоял в узком проходе возле машинного отделения, рядом с кухней.
Из кухни разило горьким чадом кухмистерской, а из открытых отдушин машинного отделения дуло горячим ветром, насыщенным запахом перегретого пара, железа, кипятка и масла.
Стеклянная рама люка была приподнята. Можно было сверху заглянуть в машинное отделение, что Петя с наслаждением и проделал.
Он знал эту машину как свои пять пальцев. Но каждый раз она вызывала восхищение. Мальчик готов был смотреть на ее работу часами.
Хотя всем было известно, что машина устаревшая, никуда не годная и так далее, но, даже и такая, она поражала своей невероятной, сокрушительной силой.
Все мысли Пети были тут, на берегу, в Одессе.
Он ни за что не поверил бы, если бы ему сказали, что совсем-совсем недавно, лишь сегодня утром, он чуть не плакал, прощаясь с экономией.
Какая экономия? Что за экономия? Он уже забыл о ней. Она уже не существовала для него… до будущего лета.
Скорее, скорее в каюту, торопить папу, собирать вещи!
Петя повернулся, чтобы бежать, и вдруг похолодел от ужаса… Тот самый матрос с якорем на руке сидел на ступеньке носового трапа, а Усатый шел прямо на него, без пенсне, руки в карманах, отчетливо скрипя «скороходами».
Он подошел к нему вплотную, наклонился и спросил не громко, но и не тихо:
– Чего – Жуков? – тихо, как бы через силу произнес матрос, заметно побледнел и встал на ступеньки.
– Сядь. Тихо. Сядь, я тебе говорю.
Матрос продолжал стоять. Слабая улыбка дрожала на его посеревших губах.
Усатый нахмурился:
– С «Потёмкина»? Здравствуй, милый. Ты бы хоть сапожки, что ли, переменил. А мы вас ждали, ждали, ждали… Ну, что скажешь, Родион Жуков? Приехали?
И с этими словами Усатый крепко взял матроса за рукав.
Лицо матроса исказилось.
Рукав затрещал.
Но было поздно.
Матрос вырвался и бежал по палубе, увертываясь и виляя между корзинами, ящиками, людьми. За ним бежал Усатый.
Глядя со стороны, можно было подумать, что эти двое взрослых людей играют в салки.
Они, один за другим, нырнули в проход машинного отделения. Затем вынырнули с другой стороны. Пробежали вверх по трапу, дробно стуча подошвами и срываясь со скользких медных ступенек.
– Стой, держи! – кричал Усатый, тяжело сопя.
В руках у матроса появилась оторванная откуда-то на бегу рейка.
– Держи, держи-и-и!
Пассажиры со страхом и любопытством сбились на палубе. Кто-то пронзительно засвистел в полицейский свисток.
Матрос со всего маху перепрыгнул через высокую крышку люка. Он увернулся от Усатого, обежавшего сбоку, вильнул, перепрыгнул через люк обратно и вскочил на скамейку. Со скамейки – на перила борта, схватился за флагшток кормового флага, изо всей силы шарахнул Усатого рейкой по морде и прыгнул в море.